Ирина Волчок - Будешь моей мамой
— Что вы имеете в виду? — помолчав, напряженно спросил отец Анны.
Ольга повернулась к нему и внимательно глянула в хмурое смуглое лицо. Он знал, что она имела в виду. Ольга почувствовала себя виноватой и уже хотела извиниться, но тип неожиданно вцепился ей в плечо, наклонился и злобно рыкнул:
— А тебе, девочка, не кажется, что это не твое собачье дело?
Ольга вывернулась из-под его тяжелой руки, отступила и лучезарно улыбнулась в его взбешенные глаза.
— Кажется, — произнесла она ласково. — Мне, пацан, кажется, что это твое собачье дело. А мое собачье дело — выволакивать твоего ребенка из-под копыт толпы. Это надо же, оставить беспомощную девочку в такой давке одну! Па-па-ша… Да еще и рычит. Нормальный человек догадался бы, по крайней мере, поблагодарить…
Ольга была уверена, что жить ей осталось несколько секунд, но тип внезапно успокоился. Как-то очень быстро, будто его заморозили. Медленно выпрямился и полез во внутренний карман пиджака, негромко бормоча:
— Поблагодарить… Конечно, благодарность… Естественно, как я забыл… Поблагодарить, еще бы… — Вынул из бумажника какой-то банкнот, мгновение смотрел на него, потом усмехнулся, пожал плечами и протянул Ольге: — Благодарю вас.
Ольга задохнулась от обиды и почувствовала, что сейчас разревется прямо на глазах этого наглого типа и у всех, кто торчал в кафе, с интересом посматривая на них.
— Ну? — Наглый тип не выпускал из пальцев бумажку.
Ольга сжала зубы и шагнула назад, и тут он быстро, каким-то кошачьим движением, сунул свою проклятую купюру в нагрудный карман ее рубахи. Ольга ахнула, шарахнулась от него, больно ударилась локтем о соседний столик и, хватаясь за свой шуршащий карман, прошипела сквозь зубы:
— Ах ты… новорос поганый!
Но тип уже стремительно шел к выходу и только раз на ходу обернулся через плечо и усмехнулся надменно и холодно.
Ольга лихорадочно огляделась, отыскивая свой пластиковый пакет, который бросила где-то под столом, когда они пришли сюда с Чижиком, и заметила любопытные взгляды посетителей. Черт бы их побрал, почему на нее всегда все пялятся? И где этот подлый пакет? В нем же зонтик. Не хватало еще Галкин зонтик потерять. Ага, вот он. Она подхватила пакет, зажала в кулаке купюру и рванула из кафе с твердым намерением догнать этого типа и заклеить его проклятой купюрой его проклятую ухмылку. Она чуть не свернула себе шею, мчась по лестнице вниз, и чуть не пришибла дверью какую-то тетку, выскакивая из универмага, но типа, конечно, не догнала. Растворился в воздухе, нечистая сила. Еще бы, его ведь машина ждала. Он уехал и увез с собой ее Чижика.
Ольга взгромоздилась на металлический поручень, огораживающий витрину, поставила локти на колени и уткнулась подбородком в кулаки. Как она устала. А завтра в десять собеседование. И неизвестно, будет ли из этого толк. Что ни говори, а встречают по одежке. А обуви у нее по-прежнему нет. И денег не хватает уже не только на приличные туфли, но даже и на то безобразие, которое будет жать, тереть и угнетать ее своим убожеством две недели, а потом благополучно развалится. Приплыли.
Спокойно. Без паники. Как там полагается говорить? У меня все хорошо, у меня никаких проблем, я со всем справлюсь. Ольга поджала губы и потерла кулаками щеки. Что-то неприятно царапнуло кожу. Она разжала пальцы и уставилась на смятую бумажку. Ничего себе! Не может быть! Этот тип хоть заметил, что сунул ей в карман? Ольга посидела, задумчиво разглаживая на колене стодолларовую купюру, потом поднялась, сложила бумажку, сунула ее в карман брюк и нащупала там оставшиеся родные деньги.
— Все продается, — холодно напомнила она себе. — Поганый бизнесмен кругом прав: все продается. Вопрос только в цене.
— Что? — Рядом тормознул мальчишка лет двенадцати, гладкий, румяный и нарядный. В одной руке он держал стаканчик с недоеденным мороженым, в другой — два еще не начатых.
— Ничего, — отозвалась Ольга. — Так, цитата из классики. Здесь где-то нищий сидел, ты не видел?
— Да у дверей. — Мальчишка нехорошо усмехнулся. — Бомж. Алкаш. Развелось их… Работать не хотят.
— Действительно, безобразие, — согласилась Ольга. — И куда только общественность смотрит? А ты у нас, конечно, ударник капиталистического труда. У тебя какой стаж? До пенсии далеко?
Мальчишка доел одно мороженое и начал разворачивать другое. Развернул, бросил яркую упаковку Ольге под ноги и хладнокровно поинтересовался:
— У тебя что, крыша поехала?
— Yes, sir, — произнесла Ольга печально. — It seems to me, sir.
Мальчишка хлопнул ресницами и вдруг разулыбался:
— Sorry, miss, — выдал он быстро. — I though, you are Russian…
— Куда уж нам уж, — вздохнула Ольга. — Я, скорее всего, чукча. В крайнем случае — турка… нет, туркестанка. Как правильно будет?
— Не знаю, — пожал плечами мальчишка, повернулся и тут же растворился в толпе.
— Не знает он! Чему вас только в школе учат?
Она сунула пакет с Галкиным зонтиком под мышку, повернулась и решительно направилась обратно в универмаг. Где хоть этот нищий-бомж-алкаш?
Нищий отсутствовал. На его месте сидела нищенка. Маленькая такая старушка, одетая в древнее, но совершенно чистенькое тряпье. Лицо светлое, а глаза тоскливые. Ольге старушка понравилась. Она не канючила, сидела себе молча на ящике в уголке и руку не протягивала, а держала на коленях. Но ладонью вверх.
Ольга остановилась перед ней:
— Бабушка, если бы у тебя было много денег, что бы ты купила?
— Булочку, — подумав, ответила бабушка и пожевала губами. — Еще молочка бы купила. Сахарку.
— А если бы еще больше было денег?
— Лимон бы купила, — нерешительно отозвалась старушка. — Или даже сырку. Я раньше очень сыр любила.
— А если бы еще больше было денег?
Старушка закрыла глаза, глубоко задумалась, потом открыла глаза и покачала головой:
— Не знаю. Вот разве боты какие. Для осени. Может, доживу до осени-то.
Ольга опять пошевелила пальцами бумажки в кармане и уцепила одну. Вынула — сто рублей, наши родимые. Значит, судьба. Она наклонилась, вложила в ладонь старушки деньги и слегка сжала ее прохладные узловатые пальцы:
— На сегодня тебе хватит. Нечего тут сидеть, в духоте такой.
Ольга повернулась и пошла к входу, но тут старушка всполошилась и поднялась с ящика:
— Девонька! Постой-ка… Ты мне чего дала-то? Видела?
Ольга оглянулась. Старушка семенила за ней, размахивая сотенной бумажкой и испуганно тараща тоскливые глаза. Ольга остановилась, испытывая мучительное чувство вины, и неловкость, и жалость, и раздражение… Господи, как она устала…
