Анатолий Чупринский - Бегущая под дождем

И смотрела при этом на Рамеса абсолютно спокойным взглядом.

— То-то обрадуются все наши внешние враги, когда увидят Египет слабым и беззащитным. Раздираемым междоусобной войной. Ты этого хочешь?

Неф не стала дожидаться ответа. В этом уже не было смысла. Она сделала знак Эйе и они направились к выходу.

На пороге, прощаясь, Рамес не удержался, участливо спросил:

— Как продвигаются поиски общенациональной идеи?

Неф словно ждала этого вопроса.

— По завершении… — ласково сказала она, — … тебя известят!

Уже на улице, помогая Неф подняться в колесницу, Эйе прошептал:

— Лягушонок! Я горжусь тобой!

— Ква-а! — едва слышно, жалобно протянула Неф.

Несмотря на очевидную победу, у нее было очень скверно на душе. Будто съела кусок сырого крокодила, по выражению врача Нахта.

— Раздавить бы тебя грязной сандалией… жаба-а! — шептал Рамес, приветливо улыбаясь и кивая вслед отъезжающей колеснице уже у ворот своего тенистого сада.

— Башку бы тебе отрубить, подлый прелюбодей! — шептала Неф, трясясь в колеснице за спиной Эйе. Прошептала и вдруг сама испугалась. Ей впервые пришла в голову подобная кровожадная мысль.

Как только колесница царицы отъехала от дома, из темноты вышел Главный хранитель казны Маи. Встал рядом с Рамесом.

Тот, даже не взглянув на него, насмешливо протянул:

— Ты не прав, казначей. Она гораздо опаснее. Недаром украшением своего царского головного убора она выбрала кобру.

— Что делать? Уничтожать или падать ниц?

— Ни то, ни другое. — усмехнулся Рамес. — Сотрудничать!

— Я могу разорить царскую казну за неделю.

— Ты глуп, казначей. — отозвался Рамес. — Она поднимет на ноги всю страну и богатства уплывут из твоих подвалов прямиком в ее руки. А твоя голова не будет стоить и ничтожной бусинки.

Рамес повернулся и медленно, покачивая головой и чему-то усмехаясь, побрел к дому. Маи догнал его у самого порога.

— Так что делать? — опять спросил хранитель казны.

— Сотрудничать! — с улыбкой ответил Рамес. — С врагами следует сотрудничать. Она очень популярна в народе. Народ ее любит. С этим нельзя не считаться.

Рамес вздохнул, посмотрел на звездное небо и спросил:

— Ходят слухи, у нашей несравненной царицы особые отношения с нашим доблестным начальником конницы? Что говорят в народе?

— Разное. — насторожился Маи.

Рамес еще раз глубоко вздохнул, внимательно оглядел темное звездное небо, словно надеялся разглядеть на нем что-то еще, кроме звезд, и сказал задумчиво:

— Жизнь прожить, не Нил переплыть! Так-то, казначей!

Рамес повернулся и скрылся за занавесками своего дома.

Главный хранитель печати и казны Маи еще долго стоял в саду и напряженно ждал, но Рамес больше не появился. Из его дома доносилась тихая музыка и веселый женский смех.

Маи со злостью плюнул и скрылся в темноте.

Хотеп сидел на балконе своей спальни, прихлебывал вино из кувшинчика и смотрел на большой, равнодушный, ночной город.

С высоты балкона Фивы были как на ладони.

Бесшумно в спальне появилась Неф. Она долго стояла на пороге и смотрела в спину своего молодого супруга. Хотеп, почувствовав на себе ее взгляд, резко обернулся, вздрогнул, но ничего не сказал. Еще раз, как-то демонстративно, отхлебнул из кувшинчика.

Неф медленно подошла и присела рядом на скамейку.

— Ты слишком много и часто пьешь. — грустно сказала она.

— Когда выпьешь, все вокруг уже не так омерзительно. И я сам уже не кажусь себе таким… омерзительным.

— Ты вовсе не такой.

— Слабоумный фараон-чик! — с тоской сказал Хотеп. — Игрушка, которой управляют все, кому не лень.

— Всеми нами кто-нибудь управляет.

— Только не тобой! — резко ответил Хотеп. — Моего слабоумия хватает, чтобы понять… Понять свое место!

Хотеп с силой ударил себя кулаком по колену.

— Кто может так сказать, уже не глуп! — возразила Неф.

Хотеп не ответил, опять отхлебнул из кувшинчика.

— Тебе надо много читать… Я распоряжусь.

— Не смей со мной разговаривать, как с рабом! Я не раб! Да, я слабоумный! Не моя вина, что я родился таким. Но я не раб!

Кувшинчик выпал из рук Хотепа, упал на пол и разбился. Неф хотела было нагнуться, но Хотеп отпихнул его ногой. Только тут Неф заметила, что руки и ноги у него трясутся мелкой дрожью.

— Помоги мне! — резко сказал Хотеп. — Дойти до кровати.

Неф закинула его руку себе через плечо и, крепко держа за талию, осторожно отвела к постели, уложила. Присела рядом.

— Зачем ты вышла за меня? За такого… Хотела стать царицей всего Египта? Теперь довольна?

Неф ничего не ответила. Едва заметно, горько усмехнулась.

— Хочешь, я почитаю тебе вслух?

Неф, сидя на краешке кровати, слегка покачалась из стороны в сторону и начала тихим, чуть грустным тоном:

«Свершай дела свои на землеПо велению своего сердца.Причитания никого не спасают от могилы,А потому празднуй прекрасный день.И не изнуряй себя…»

… На Фивы снизошло умиротворение. Исчезли «лазутчики», будто их ветром сдуло. В торговых рядах опять закипела бойкая жизнь. По Нилу заскользили легкие, прогулочные лодки…

Жители столицы постепенно смирились даже с закрытием девяти храмов. Выяснилось, такому небольшому городу, как Фивы, вполне хватает и одного.

Единственное, что вызывало их беспокойство, даже тревогу, так это скульптуры, поставленные Тутмесом и его помощниками в огромных количествах возле всех общественных зданий города. Сутулый, худенький фараон, с отвислой нижней губой, и его молоденькая красавица жена, смущали всех своей реалистичностью.

Крикла покинула Фивы незаметно, под покровом ночи. Забрала детей, уложила нехитрые пожитки в повозку и сама взяла в руки вожжи. Только ее и видели. Ни служанок, ни охраны с собой не взяла. Куда направилась, никто не знал.

Наутро одна из служанок доложила сгорающим от возбуждения подругам, якобы, провожал Криклу один Эйе. Он стоял возле повозки, удерживая лошадей, нервно кусал губы и по щекам его катились слезы величиной со спелое яблоко. Что было наглой ложью. Эйе никогда не кусал губы, не имел такой вредной привычки, и уж тем более не мог плакать. Он был воин. А подлинным воинам не пристало выказывать свои чувства. Но служанкам очень хотелось, чтоб он непременно рыдал горючими слезами и просил у Криклы прощения.

Ничего такого не было и в помине. Прощание было коротким.

Уже держа в руках вожжи, Крикла посмотрела на Эйе сверху вниз и, усмехнувшись, сказала: