Джулия Фэнтон - Королевское приглашение
Поднявшись с дивана, Уорнер подошел к картотечному шкафу и вытащил из нижнего ящика увесистую папку. Положив ее на стол, он принялся перелистывать страницу за страницей, освежая в памяти сообщения, которые присылал ему Макс Бергсон, а потом — сменивший его репортер «Пари-матч».
«Князь Генрих, просвещенный деспот, управляет своей страной в шорах», — говорилось в одном из ранних донесений Бергсона. — «На стареющего монарха, здоровье которого, если верить слухам, заметно пошатнулось, со всех сторон сыплются неприятности. Неустойчивое финансовое положение. Нашествие иностранных инвесторов (не всегда кристально честных). Оппозиционное движение за присоединение княжества к Франции. В стране усиленно циркулируют слухи — пока ничем не подтвержденные, — будто брат князя, принц Георг, плетет сети заговора».
Далее следовали рассуждения по поводу связей Георга с греческим магнатом-судовладельцем Никосом Скуросом, который использовал свое влияние с маккиавеллиевской хитростью.
Прежде чем перевернуть страницу, Уорнер, нахмурившись, еще раз пробежал глазами последний абзац, а потом пошел дальше:
«У Георга отнюдь не безупречное прошлое, однако на протяжении многих лет княжескому семейству удавалось скрывать это от общественности. В школьные годы он оказался причастным к гибели одноклассника, который на пари решил пройтись по капоту движущегося автомобиля. Поговаривали, что зачинщиком этой затеи выступил не кто иной, как Георг, но скандал удалось замять».
Хьюстон отодвинул папку в сторону. Он узнал даже больше, чем следовало. В последнее время ему стало казаться, что тот человек, которого Тедди заметила у входа в «Клуб 21», действительно следил за ними.
Но такого не может быть, убеждал он себя. Что за навязчивая идея? Просто он как глава крупной корпорации стал слишком подозрительным — это бывает.
ВЕСНА 1990
Прошло шесть месяцев. Тедди Уорнер вернулась в профессиональный теннис и выиграла показательный матч в Новом Орлеане. Журнал «Пипл» опубликовал ее фотографию в прыжке, с занесенной для смэша ракеткой, в короткой юбке, приоткрывающей плотные белые трусы с кружевной отделкой, которые стали ее фирменным знаком.
Кристина с завистью изучала эту фотографию, сложив руки на огромном животе.
Отшвырнув журнал в сторону, она тяжело поднялась со стула, подошла к кровати и опустилась на расшитое покрывало. По ее щекам текли слезы. Вот уже несколько месяцев ее изводили приступы тошноты; она не могла есть ничего, кроме сухих галет и фруктов.
Кристина снова и снова размышляла о своем положении. Жизнь расставила ей ловушку. Беременность. Тошнота. Существование в замкнутом пространстве. Она побледнела и осунулась, и только живот становился все больше. Даже если бы отец разрешил ей сниматься в кино — что толку: кому она теперь нужна? Но самое отвратительное — она замужем за Жан-Люком; до рождения ребенка нечего и думать от него отделаться.
Габриелла свободна как птица: разъезжает по Америке, рекламирует свои украшения, причем с ведома отца. Где же справедливость? Неужели продавать побрякушки — более достойное занятие, чем профессия манекенщицы или актрисы?
Подойдя к стеллажам, Кристина остановила взгляд на книгах о Голливуде. Штук пять-шесть из них были посвящены ее матери, княгине Лиссе. Одна так и называлась: «Княгиня Лиссе: сказка, ставшая былью». Кристина сняла ее с полки. С обложки смотрело фото ее матери в бриллиантовой диадеме.
Отец, вспомнилось Кристине, уже будучи женатым на маме, разрешил ей сняться в двух фильмах. Перелистывая страницы, Кристина спрашивала себя, каким образом матери удалось добиться своего.
«…князь Генрих, супруг Лиссе, выглядел как Наполеон, встретивший свое Ватерлоо, когда она улетела в Нью-Йорк и подписала контракт на участие в фильме Фрэнка Капры, в котором вместе с ней снимались…»
Кристина с улыбкой закрыла книгу.
— Спасибо за подсказку, мама, — прошептала она.
— Странно, что тебе позволено ездить куда попало, а мне не разрешается даже сняться для журнальной обложки — видите ли, принцессе это не к лицу, — язвительно заметила Кристина, не в силах больше сдерживать свою досаду. — Но ты выступала в программе Опры Уинфри, куда получают приглашение весьма сомнительные личности: транссексуалы, мужчины, которые избивают своих жен, женщины, которые заводят романы на стороне.
— В день моего выступления других приглашенных в студии не было. И вообще, чем бы я ни занималась, я в первую очередь представляю Коста-дель-Мар. — Габи была уверена в своей правоте. — Я создаю рекламу не только своим украшениям, но и нашей стране. По сути дела…
Кристина рассмеялась холодным смехом:
— Это мечта всей твоей жизни, не правда ли — представлять нашу страну? — Она вспыхнула румянцем. — Твои намерения шиты белыми нитками.
— О чем ты?
— Да о том, что ты хочешь занять престол, обойдя Жака. Вот ты и стараешься склонить на свою сторону общественное мнение. Какая низость!
Эти обвинения больно задели Габриеллу:
— Ничего подобного! У меня и в мыслях такого не было.
— Как же! Ты ведь прекрасно знаешь, что Жак объявил отцу о своем отказе.
— Кристина, прошу тебя, перестань. Я знаю, отец поступил с тобой не вполне справедливо…
— «Не вполне справедливо»! Да я просто на стенку лезу. У меня больше нет сил сидеть в Коста-дель-Мар, как в тюрьме, и делать то, что он прикажет. Я сама себе противна: уродливая, с огромным животом. Как только родится ребенок — улечу в Голливуд.
— Что ты надумала?
— Я оформлю развод; это будет несложно — в брачном контракте предусмотрены все детали. Заберу с собой малыша — а там хоть трава не расти. И отец не сможет меня остановить.
— Неправда, Кристина, он сможет тебя остановить, и ты это знаешь. В его руках власть.
— Ох, как ты его боишься! — выходила из себя Кристина. — А мне не страшно. Для нас он в первую очередь не князь, а отец. Что он мне сделает? Запрет в башне, чтобы я к сорока годам превратилась в седую старушонку?
Габи невольно улыбнулась:
— Почему же непременно в седую старушонку? Может быть, в Спящую Красавицу. А потом явится Прекрасный Принц и спасет тебя из заточения.
Кристина отмахнулась:
— Я знаю только одного «прекрасного принца», но к тому времени как мне исполнится сорок, ему уже будет за семьдесят. Вряд ли у него хватит сил вскарабкаться на башню.
— Кто же это? — насторожилась Габи.
— Не спрашивай. Помни, что я замужняя дама. — Она с усмешкой погладила округлившийся живот. — До такой степени замужняя, что дальше некуда.
