Эмма Чейз - Все смиренно
Моя чертова подушка не выдерживает с этим никакого сравнения.
Что мне на самом деле нужно, так это секс. Вам, может, не понравится такое слышать, жаль, конечно, но это правда. Когда ваш автомобиль окончательно умирает, вы же не продолжаете сидеть в нем, вспоминая обо всех временах, когда он вез вас на работу, к друзьям или в путешествие? Конечно, нет. Это глупо. По логике вещей — единственная вещь — это ехать покупать новую машину. Это единственный способ двигаться дальше.
Для мужчины или женщины — секс после разрыва во многом похож на это. Тебе хорошо — даже если это длится какое-то мгновение — и это напоминает вам, что жизнь не останавливается. Что конец света не наступил, только потому, что наступил конец вашим отношениям. Вселяет в вас уверенность в светлое будущее. Будущее, не утопающее в мучениях.
Но как только эта мысль оседает во мне, и я знаю, что это то, что мне следует сделать… я этого не хочу. Нет желания трахать кого-то, кто не Долорес Уоррен. И по правде сказать — есть какая-то маленькая, предположительно подкаблучная часть меня, которая еще и боится. Боится даже пробовать.
Это та же самая часть меня, которая кривится от разочарования каждый раз, когда прихожу домой, а ее там нет. Часть меня, которая все еще думает, что она все такие поймет, как здорово нам быть вместе, что она по уши в меня влюблена, и что она прибежит назад ко мне. И если что-то или все из этого случилось, я бы никогда не хотел огорошить ее новостью о том, что во время нашего разрыва, я переспал с другой женщиной. Правильно или нет, то доверие, которое я с таким трудом выстраивал с Долорес, было бы разрушено. Так что, в конце концов, это не просто риск, на который я хочу пойти — не ради случайного секса с первой попавшейся.
* * *Суббота не лучше. Джек умоляет меня пойти с ним — жалуется, что его все бросили, что он скучает по своим товарищам по похождениям.
Но у меня нет на это настроения.
Вместо этого, я хватаю упаковку пива и пиццу и устаиваю пикник под дверью у Дрю. Говорю в основном я: он только «бамкает» свои ответы, когда я спрашиваю, жив ли он там вообще. По звукам кажется он перешел к просмотру Лезвия славы. Странный фильм.
Тем не менее, покончив с пиццей и последним пивом, я отклоняю голову назад на его дверь — слегка пьяный. И я начинаю философствовать. Говорю о выходных, когда мы были детьми, и мой дядя брал Дрю, Стивена и меня в поход в свою хижину в Адирондак.
Стивен со своей аллергией на ядовитый плющ — его раздуло, как шарик.
Но даже это его не останавливало, он все равно ходил с нами на поиски зарытых сокровищ. Мой дядя дал нам карту, которую он и мой старик сделали будучи детьми — чтобы искать коробку с серебряными долларами, которую они считали замечательной идеей закопать.
Первые три дня, мы только и делали, что охотились за ней. Но потом… как обычно и поступают дети… мы сдались. Мы переключили свое внимание на лазанье по деревьям, и драку на палках, а еще наблюдение за девчонками из местного колледжа, которые нагишом купались у озера.
Я думаю о тех временах и, конечно, Долорес — всегда о ней. И с грустью я интересуюсь:
— Думаешь, если бы мы поискали еще дольше, немного усерднее, постарались бы сильнее, думаешь, нам бы удалось отыскать сокровища?
Он не отвечает. А я пьян сильнее, чем думал. Поэтому прежде чем вырубиться в холле его дома, я собираю свои вещи и беру такси, чтобы добраться до своей собственной кровати.
И, как и все прошлые ночи, мне снится Долорес.
ГЛАВА 19
Когда парень лелеет свое разбитое сердце, у него три типа поведения: он пьет, он трахается, он дерется. Иногда все три происходят в один вечер.
Прошло уже шесть дней с тех пор, как я видел Долорес, и я никого не трахал. Минимум, что я делал — это пил. И я точно готов к драке. Я ходил в спортзал каждый день, работа сильнее, чем обычно, пытаясь переключить чувства скуки по ней во что-то позитивное.
В воскресенье днем, когда захожу в зал, первый, что я вижу — лицо Шонеси. Вы же его помните, верно? Придурок, о котором я упоминал некоторое время назад, который нуждается в хорошей взбучке?
Кажется сегодня у него удачный день.
Он угрожающе ухмыляется.
— Хочешь сразиться или снова поведешь себя, как девочка.
Что-то внутри меня разорвалось — как Халк, когда он в клочья разрывает свою футболку — и я отвечаю:
— Давай.
Не могу дождаться, когда выйду на ринг. Чтобы начать бить — сбросить с себя все разочарование и вину, и вообще все плохие чувства, которые churningвнутри меня последние шесть дней. Я скачу на цыпочках, качаю головой справа налево, разминая шею. Потом пролезаю под веревками, и направляюсь в центр ринга.
Шонеси уже ждет меня в нетерпении, выглядя при этом уверенно. Ронни стоит между нами и раздает типичные рекомендации относительно честного боя и спортивной этики. Мы стукнулись перчатками, разошлись по своим углам и стали ждать.
Вот звучит звонок.
Я ударяю по нему, реагируя быстро на ответы, но головой я в другом месте. Сказать по правде, то сейчас мне нет никакого дела до боя. Потому что сосредоточен я сейчас совсем не на своем сопернике. А на несправедливости жизни. На горечи от желания чего-то — кого-то — кто не разделяет моих желаний. В данный момент все мои мысли о боли и разбитом сердце — чувствах, которые я надеюсь, очистят удары.
Шонеси и я танцуем и деремся вокруг друг друга… и тут меня отвлекают движения у передней двери. А совсем забываю про то, что нужно работать ногами, о защитной позе, прыжках, правильных хуках и положении тела.
Потому что прямо там, в дверях стоит Долорес Уоррен.
* * *В какую-то наносекунду, я осматриваю ее с ног до головы — ее волосы забраны назад в хвостик, открывая красивое лицо без макияжа. Ее белая футболка натянута на голубые джинсы. У меня нет времени поприветствовать ее или хотя бы поинтересоваться, почему она здесь.
Потому что в туже секунду, когда я ее замечаю, кулак Шонеси встречается с моим лицом — словно удар снизу молотом Тора.
Мои зубы сжимаются, а голова дергается назад. Когда я падаю на спину, ударяясь о пол, мои глаза автоматически закрываются.
Не знаю, как долго я был в отключке, но должно быть это несколько мгновений. Когда я открываю глаза, в миллиметрах от меня щетинистое лицо Ронни. У меня затуманенный взгляд — краски и свет размыты и сливаются друг в друга. В ушах звенит, как помехи от телевизора.
Сквозь звон гремит голос Ронни.
— Фишер! Ты меня слышишь, Фишер?
Я моргаю и отвечаю, но у меня приглушенный голос, будто бы я разговариваю под водой.
