Я сплю среди бабочек (СИ) - Бергер Евгения Александровна
А вы что скажете: идет мне такая прическа или нет?
Адриан несколько раз хмыкает, как бы прочищая враз осипшее горло, и смотрит, как мне кажется, виноватым взглядом.
Главное, чтобы тебе она нравилась, Шарлотта, а мы примем тебя любой, ты же знаешь.
Ответ истинного дипломата! — провозглашаю я, подкидывая к потолку свою шапку и ловя ее на лету.
22 глава
В универе мой новый имидж производит настоящий фурор: то, что я прежде так яростно ненавидела, теперь вызывало во мне приступ неконтролируемого улыбкоизвержения…
Эй, рыжая! — кричали мне вслед сокурсники, а я только салютовала им ручкой и шла дальше. Что-то изменилось не только снаружи, но и внутри меня…
Эй, рыжая, тебя подбросить до дома?
Я резко оборачиваюсь, оглушенная звуком этого голоса. Я мечтала бы больше никогда не видеть его обладателя, отыгрывающего сейчас на мне свою безукоризненно соблазнительную улыбку самого дружелюбно-невинного толка, словно еще намедни я не была свидетельницей его подлости по отношению к отцу и его же оскорблений в собственный адрес.
Не думаю, что нам по пути, — отрезаю я холодно, собираясь продолжить свой путь. Но последующие слова Юлиана останавливают меня:
Разве мы не в одном доме живем, рыжая? Неужели папочка выставил вас с дедом за дверь? Вот ведь незадача, не так ли? — с наигранным ужасом вопрошает он.
От возмущения у меня начинает подергиваться левый глаз — верный признак сдерживаемых эмоций.
Я думала, это ТЕБЯ выставили за дверь, — решаюсь напомнить я, но парень лишь разражается насмешливым смехом.
Тебе это, должно быть, приснилось, моя дорогая. — И, подаваясь вперед к самому моему уху, добавляет: — Я всегда знал, что спать среди летающих червяков, которых ты упрямо величаешь бабочками, вредно для неокрепшего женского ума… Лучше бы ты выбрала меня, рыжая! Я бы доставил тебе массу незабываемого удовольствия.
Лучше я пересплю с бабочками, которых ТЫ упрямо величаешь червяками, Юлиан Рупперт, чем позволю тебе хотя бы пальцем прикоснуться к себя, — шиплю я ему в ответ.
Он на секунду замирает — уязвленная гордость борется в нем со здравомыслием, а потом снова мне улыбается:
И все равно ты будешь моя, — отчеканивает он с непоколебимой уверенностью в голосе. — Так или иначе, но ты будешь моя, Шарлотта Мейсер, даже не сомневайся в этом.
Меня настолько обезоруживают его слова, что я даже перестаю злиться на него:
Зачем тебе все это? — произношу я с искренним недоумением. — Тебе ведь плевать на меня… Тебе не я нужна, а только лишний повод сделать больно отцу… За что, за что ты его так ненавидишь, Юлиан?
Мои слова все-таки задевают его за живое, и я знаю, что он впервые честен со мной, когда произносит свое:
Ты ему не достанешься! Никогда. Я этого не допущу. — Потом хватает меня за локоть и добавляет: — Он просто не заслуживает быть счастливым, особенно после того, что сделал с мамой… Ты знаешь, что он с ней сделал? Знаешь? — Я не отвечаю. — Он отравил ее разум, спалил, словно свечку… Она не должна была выходить за него! — орет он мне в лицо. — За этого проклятого мальчишку, который едва ли понимал, какое сокровище ему досталось… Он не ценил ее. Он ею пренебрегал. Это из-за него она умерла и оставила меня одного…
Его грудь тяжело вздымается, зрачки с ненавистью пульсируют в горящих злобой глазах.
Я в это не верю, — смело произношу я, хотя почти уверена, что мои слова вызовут лишь новую волну агрессии. — Твой отец не такой.
Юлиан еще сильнее стискивает пальцы на моем локте — я почти готова кричать от боли, но сдерживаюсь — такое чувство, словно он заглядывает прямо ко мне в душу и видит там то, что я никак не могу донести до его отца — мое чувство к последнему.
Вот поэтому ты ему и не достанешься, — с ненавистью цедит он сквозь зубы. — Я заставлю его страдать и ответить за каждую минуту маминого мучения. — Он выпускает мой локоть, идет к машине и стремительно ударяет по газам.
Пригвожденная к месту его полными яда словами, я продолжаю уныло стоять и смотреть вслед быстро удаляющемуся автомобилю.
Когда я подхожу к дому, черный джип Юлиана, действительно, припаркован у дороги, и мое сердце болезненно екает. Зачем он здесь? Не может же Адриан и в самом деле простить ему выходку с Франческой? Или может…
Юлиан в доме! — врываюсь я к Алексу, распугивая по пути его любимых бабочек. — Что он здесь делает?
Живет, — спокойно пожимает тот плечами.
Живет?! — вскидываюсь я. — А как же его шашни с Франческой? Я думала, отец выгнал его. Разве нет?
Насколько я знаю, нет.
Боже, — стону я, обессиленно падая на стул рядом с Алексом. — Это какой-то кошмарный сон… Я не могу находиться с ним в одном доме. Я сегодня же вернусь в квартиру к Изабель — юридически я все еще там прописана, так что особых проблем быть не должно.
А как же Йоханн? Бросишь его?
Нет, конечно! — вскрикиваю я в полном душевном раздрае. — Как ты мог такое подумать?!
А что тогда, отошлешь его назад в Ансбах? Ну что ж, дерзай. Уверен, он будет счастлив это услышать…
Я секунду анализирую его саркастическое замечание.
Ты меня без ножа режешь! — вскакиваю на ноги и начинаю кружить по комнате. — Он мне такое сказал… а ты, — я едва ли не заламываю руки, прямо героиня мексиканского сериала, не иначе. — Пока Юлиан в этом доме, я этой комнаты не покину, — категорично заявляю я, снова плюхаясь на стул.
А если он весь день будет дома…
Значит я целый день… и всю ночь, если потребуется, — добавляю я робко, — проведу в этой комнате. Надеюсь, ты не против?
Алекс невозмутимо пожимает плечами.
Да нет, мне, собственно, все равно, — произносит он с легкой насмешкой в голосе. — Будешь развлекать моих бабочек… Они это любят.
Я подхожу и крепко его обнимаю. Алекс смущенно хмыкает — он не любитель обнимашек, но сносит их терпеливо, как истинный спартанец.
Слушай, — робко обращается он ко мне, когда я-таки отпускаю его, — я тут давно хотел спросить да все никак не решался… — он запускает пальцы в волосы и начинает смущенно их теребить. Так, признак явно тревожный, настораживаюсь я мысленно — сейчас я меньше всего готова к новым переживаниям.
Ты уверен, что это не может подождать? — столь же робко осведомояюсь я. — Я сейчас как-то не совсем готова к серьезным разговорам…
Мы с Алексом смотрим друг на друга до те х самых пор, пока он не произносит:
О'кей, отложим на потом. Только давай договоримся: ты мне сама скажешь, когда будешь готова к серьезному разговору. Согласна?
Я утвердительно киваю, хотя почти уверена, что говорить мы будем о его отце и… обо мне. Но именно к этому разговору я сейчас и не готова — мне просто нечего ему сказать. Мы с Адрианом, как две планеты, которые хоть и ходят по одной траектории, все никак не способны сойтись в одной точке… Невольно вспоминаю наш долесекундный поцелуй на кухне, который я просто-напросто украла: лучше бы не делала этого вовсе — он только воспламенил мечты о большем, а будет ли это большее… одному богу известно.
В ту ночь, когда я, действительно, ложусь спать все в той же комнате с бабочками, мне никак не дают покоя слова Юлиана, брошенные мне в лицо с такой отчаянной злобой и непоколебимой уверенностью одновременно: неужели он думает, я позволю ему манипулировать собой, неужели считает, я стану участницей его мстительных планов… Он безумец, если даже предполагает такое!
И тут же другая мысль: если он считает меня приемлемым способом насолить своему отцу, значит знает, что я тому небезразлична. Неужели это правда? Мне хотелось всем сердцем верить в это.
Кто-то негромко ударяет в дверь костяшками пальцев, а потом она тут же открывается:
Не пугайся, это я. Можно войти?
Я сажусь на диване:
Конечно, это ваш дом, Адриан, — отзываюсь я из полумрака. Мне нравится засыпать при свете бледного ночника, который выхватывает из темноту очертания Алексовых бабочек — они вьются вокруг него в неком ритуальном танце, который неизменно меня усыпляет.
