Поздний экспресс - Дарья Волкова
Прикосновения Нади давно не робкие. Уверенная, жаркая ласка влюбленной женщины. И всё это стремится к совершенно закономерному результату.
– Надя… Надюша… пожалуйста…
Ему до сих пор бывает неловко, когда не получается сдержаться. И в этот раз Вику всё же удается убедить Надю оторваться от увлекательного занятия.
Она скользит вверх по нему, глаза в глаза. Выражение в них одинаковое – одни голубые, другие синие, но одинаково затуманенные, полные желания и томления. Она медленно опускается на него. И синхронный вздох удовольствия вырывается у обоих.
– Да-а-а…
Движения Нади постепенно убыстряются, становятся резче. Руки Виктора скользят беспорядочно по ее бедрам, животу, груди. Глаза прикрыты, губы, наоборот, приоткрыты. Каким чудом он умудряется вспомнить – непонятно.
– Надежда, Надюша, подожди…
Она продолжает двигаться. Пальцы Виктора сжимаются на ее бедрах.
– Постой, пожалуйста… Мы же… Надя! – Он пытается нащупать на тумбочке упаковку с презервативами, вместо этого с грохотом роняет мобильник и еще что-то.
Она наклоняется к нему. И сводящим с ума шепотом выдыхает в ухо:
– Сегодня можно… День безопасный. Вить, я хочу тебя так… безо всего. Так же приятнее…
– О, да-а-а… – Пальцы сильнее сжимаются на ее упругой попе. – А точно можно?
– Точно.
– Ну, держись!
В одно мгновение диспозиция меняется, она под ним, но такое положение дел ни у кого возражения не вызывает. Они прижимаются друг к другу близко, так плотно, что листик не просунешь.
Виктор всегда просыпался раньше ее. И поэтому, обнаружив себя воскресным утром в постели в одиночестве, Вик удивился. Где Надя? Он потягивается. На кухне что-то звякает. А вот это неожиданно…
Надя действительно на кухне. У плиты. На его появление она резко поворачивается, яйцо падает из ее рук.
– Ой!
– Что так, страшно? – Он улыбается.
Она смотрит на него растерянно и молчит. На ее босых ногах желтеет пятно разбившегося яйца.
– Не двигайся. Сейчас уберу.
Вик отрывает бумажное полотенце, промокает, аккуратно вытирает пальчики с темно-розовым лаком. Заглядывает в кастрюлю, стоящую у плиты.
– Что это?
Надя по-прежнему молчит.
Он половником зачерпнул тесто.
– Что собираешь делать, Надюш? Для блинов вроде густовато. Для оладий, наоборот – муки надо добавить.
Она вдруг всхлипывает.
– Ты знаешь… да… и как оладьи печь, и как блины…
– Тебе прекрасно известно, что я это умею. – Вик так привык к сладости и безмятежности их почти годичной совместной жизни, что сейчас не сразу понимает: с Надей не всё в порядке. Он забеспокоился: – Надь, в чем дело?
– Ты умеешь. А я нет. – Она смотрит куда-то мимо его плеча, какая-то странно беззащитная в домашних шортиках и футболке. – Я и готовить не умею… И убираться терпеть не могу. Ничего не умею толком, – она всхлипывает. – Даже предохраняться…
Виктору требуется довольно много времени, чтобы понять смысл сказанного. И прийти к совершенно ошеломительному выводу.
– Так… – В голове у него звонкая пустота. – Так… Иди-ка сюда.
На ощупь находит за спиной стул, садится, притягивает Надю к себе на колени. Она сидит очень ровно, и вся такая… как натянутая струна. И упорно не смотрит на него.
– Давно знаешь?
– Две недели.
– Ага. – В голове у него по-прежнему мыслей ноль. – А срок какой?
– Восемь недель. – Голос у Надежды ровный, вот только взгляд по-прежнему прячет. – Это чуть меньше, чем два месяца.
– Я умею считать.
Она вздрогнула. Но вдруг посмотрела ему в глаза. Давно он не видел таких глаз. Гордость и раскаяние. Только у нее может быть так.
– Прости меня, Вик. Это я виновата, я одна.
– Ты так говоришь, будто я при этом не присутствовал. Насколько я понимаю, мы к этому одинаково причастны.
– Да, но… Я правда думала, что день тогда был безопасный. Не должно было быть… Но, почему-то…
– Бывает.
– Я аборт делать не буду! – В голосе ее звучит истерика. – Мне нельзя! Тётя Даша говорила, что мне следующую беременность обязательно надо вынашивать. Что после выкидыша может сформироваться привычная невынашиваемость! Что… – Она вдруг прячет лицо в ладони и глухо шепчет: – Я понимаю, что это мои проблемы со здоровьем… И что мы не планировали пока… И что именно я виновата в том, что это случилось… Но…
– Что ж ты так плохо обо мне думаешь, а? – Вик со вздохом притягивает ее, такую напряженную, словно чужую, к себе. – Чем заслужил? – шепчет он ей на ухо. – Не планировали, да. Но в жизни не всегда случается так, как планируешь. А про аборт даже думать забудь. Не позволю.
– Правда? – В ее голосе, в том, как мгновенно расслабилось ее тело в его руках, как тепло прошелся ее вздох по шее, было столько… Что ответить Вик смог не сразу.
– Конечно. Это же наш ребенок. – Тут у Вика внутри что-то болезненно сжимается. Не от страха, но что-то схожее. И вместе с тем он чувствует, что поступает правильно.
Она доверчиво прижимается к нему.
– Что будем делать, Вить?
– Что-что… – вздыхает Вик. – Как будто есть варианты. Идем в загс, подаем заявление. Ну, что там еще положено…
Надя вдруг замирает в его руках. А потом выпрямляется, обретая все ту же натянутую струнность.
– Вот не надо мне делать одолжений! Я не хочу, чтобы ты на мне женился только потому, что я имела глупость забеременеть! Уволь меня от своей благотворительности!
На этот раз он реагирует быстро, снова прижимает к себе, не дает встать с его колен.
– Надя… что ж ты такая…
– Какая?
– Глупенькая.
Она дергается, но он не выпускает ее.
– Я люблю тебя, вредина. Ты же знаешь. Люблю безумно, давно и навсегда. Надюша, ну, правда же, ну что ты…
– Не нукай!
Вик смеется. А потом вдруг серьезно говорит:
– Надежда Станиславовна, выходи за меня. Пожалуйста. Выходи за меня замуж, потому что я люблю тебя. А ты любишь меня. По-моему, это само по себе достаточно веская причина.
– Замуж? За тебя? – Она смотрит на него искоса, все такая же напряженная.
– Угу.
– Надо подумать.
– В самом деле?
– Да… – Она смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, постукивая по губам пальцем. – Ты готовить умеешь?
– Ты же знаешь, что умею.
– А убираться любишь?
– Не то чтобы люблю… Но приходится.
– Ну а… на регулярный «куни» я могу рассчитывать?
– О, да! Определенно да! – Вик не выдерживает и смеется. Притягивает ее к себе снова и шепчет в одуряюще ароматные волосы. – С удовольствием.
– Ну… – Надя наклоняет голову с истинно королевским величием. – Тогда я согласна.
Они сидят так какое-то
