Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша
— И узнала она это, когда уже было поздно от тебя избавляться?
— Нет.
— Нет?
— Я дважды собственными ушами слышала, как мать обвиняла бабку, что это она её надоумила дотянуть до последнего, чтобы уж точно будущий папаша не откосил от ответственности, а гарантированно женился и увёз её в столицу подальше от этого курортного захолустья.
На этих моих словах Басов просто взял и впечатался лицом в свою ладонь, тяжко выдыхая и матерясь как сапожник.
— М-да, это я думал, что у нас семейка Адамс, а оказывается... ну и что дальше?
— А дальше бабушкин план с треском провалился. Новоиспечённый папаша дал заднюю и денег на аборт, объясняя моей глупой и наивной маме, что уже женат и просто отлично проводил с ней время, не более. И уж не знаю, чтобы со мной было, если бы на сцену не вышел лучший друг отца —Анатолий — мой будущий отчим. Он-то и предложил маме руку, сердце и поддержку. Взял беременную девушку в жены и обещал, что будет воспитывать нерожденную меня, как родную дочь. Но с условием — мама едет с ним в город без названия и обрывает все связи с первой любовью.
— Ну и как, не соврал насчёт родной дочери?
— Соврал, конечно, даже фамилию мне свою дать постеснялся, — и я грустно улыбнулась, — точнее, как? По факту — папа никогда меня не обижал, но был абсолютно ко мне равнодушен. Как, собственно, и мать. Я всю жизнь была для неё пустым местом, а свою любовь и заботу она дарила лишь Ире и отцу. Но когда их не стало...
Я замолчала и горько хмыкнула, не зная, как облачить реальность в слова.
— Что?
— Сначала она очень горевала. Очень! А потом со всей силы ударилась в религию и наконец-то вспомнила, что у неё есть ещё и старшая дочь. Я тогда так радовалась этим метаморфозам. Чуть с ума не сошла от счастья, думая, что это она — настоящая материнская любовь в ней проснулась.
— А теперь? — тихо спросил Басов, и я впервые позволила себе задуматься о том, что творится между мной и моей мамой. И то, к чему я пришла, ошарашило меня и прибило своей уродливой истиной.
— А теперь мне кажется, что она просто душит меня, ломает и перекраивает, в слепой надежде вернуть ту, кого уже давно нет в этом мире. И с каждой её попыткой, с каждым провальным экспериментом превратить меня в Иру, я раздражаю её всё больше и больше лишь тем, что в той злосчастной поездке погибла не я, а она.
— Теперь-то ты понимаешь, что я был прав на её счёт? — любовно ведёт Ярослав костяшками пальцев по моей щеке и я, нежась, прикрываю глаза от этой ласки.
И делаю окончательные для себя выводы.
— Теперь да.
Глава 32 – В котле
Вероника
Почти середина ноября, а на улице до сих пор стоит по-весеннему тёплая погода — столбик термометра уверенно достиг отметки в пятнадцать градусов. Рядом со мной, чуть припадая на левую ногу, идёт бабуля и сетует на то, что билеты на самолёт в нашей стране стоят непростительно дорого, а ездить на поездах непозволительно долго, да и по возрасту ей уже не положено.
А надо.
— На следующей неделе будет годовщина, как Ирочки и Анатолия не стало. Ох, обязательно нужно съездить и проведать их, новые венки возложить, да оградки постоянные заказать, — нервно рубит воздух старая женщина, и её лицо прочерчивает недовольная, раздражительная судорога, — говорила я матери твоей, что надо было их здесь хоронить, так нет же...все в деньги упёрлось! А теперь как они там без нас? У них же, наверное, за лето, и кресты на могилах покосились, и фотографии выгорели. Господи, помоги, спаси, помилуй!
— Военная часть обещала приглядывать, ба, — замечаю я тихо, кутаясь в ветровку от слишком сильного порыва ветра.
— Военная часть не заменит родных людей, Вера! — почти змеёй шипит бабуля и качает седой головой. — Ах, надо было всё-таки здесь квартиру продавать и оставаться жить в Красноярске.
— Но теперь-то мы тут обжились, и у мамы работа нашлась. В лучшей гимназии края преподаёт, да и у тебя здесь не так болит колено, как это было раньше, — осторожно замечаю я, кивая на её хромую ногу, хотя сама вся внутри от страха покрываюсь ледяной коркой.
С бабки станется — она мать уговорит, чтобы всё переиграть и ради усопших всё тут бросить, укатив обратно на север.
— Да что там моё колено? А вот Ирочка и Анатолий там одни, лежат в сырой земле, пока мы тут морским воздухом дышим... Не по-людски всё это, не по законам духовной жизни, да и Бог всё видит!
Началось в деревне утро!
Старая женщина расходится не на шутку, бранится на весь свет и несколько раз с пеной у рта повторяет, как всеми фибрами души ненавидит двадцать пятое ноября.
Год назад в этот день был сильный снегопад, мело нещадно, но под вечер затихло, и температура упала до критически низких отметок. Но дома было тепло и уютно пахло выпечкой — мать испекла «графские развалины» и ждала, что отец и Ира вернутся, а затем мы всей семьёй сядем за праздничный стол.
Вот только они не вернулись. А спустя несколько часов мать в ярости вышвырнула торт в мусорное ведро, проклиная всё на свете и этот день, в частности.
Для всех он стал траурным. Для всех! И никто, кажется, уже и не помнил, что этот день значил для меня.
Так мы и съедаем остаток пути до гимназии, пребывая каждый в своей стихии. Бабка всё бранится, прыгая с темы на тему, как воробей по веткам: предстоящие поминки, мой непутёвый биобатя, бессовестные родители отчима, которые отказались от сына за то, что их единственный сын посмел жениться на моей непутёвой маме и принять нагулянного ребёнка, и, конечно же, бесстыжее государство, которое совсем не заботится о стариках, выплачивая пенсионерам сущие копейки. А я же перебираю в памяти какие-то отрывки минувшей недели и грущу, что каникулы так быстро закончилась.
Вспоминаю свои откровения перед Ярославом и жалею, что истории самого парня так и не услышала. Отзвонился Семён и нам пришлось в срочном порядке ехать домой, а там уж всю дорогу я мучилась от любопытства. Ведь теперь мой парень знал обо мне практически всё, тогда как я сама владела лишь крупицами информации о его личности.
Сирота. Есть старший брат. И дед, которого Басов считал, скорее равнодушным к нему цербером, чем родным и любящим человеком. Ведь защищал он всегда только внешний фасад семьи, показываемый обществу, а не собственного внука.
Главное — репутация. Остальное — до звезды!
Так мы с ним и продолжали сидеть каждый на своей чаше весов и с завистью смотреть друг на друга. Моя была подписана — гиперопека. У него — безразличие. И мы оба мечтали урвать пусть даже часть того, чем была наполнена жизнь друг друга.
Мне бы глоток свободы. Ярославу — хотя бы толика заботы и участия.
В воротах школы прощаюсь с бабушкой. Она последний раз раздаёт мне указания вести себя прилично и после уроков ждать, пока за мной зайдёт Семён. Я киваю как китайский болванчик и с трепетом наблюдаю за тем, как старушка пристально сканирует парковку при нашем учебном заведении.
— Срамота, бесами одержимая! Тьфу! — плюётся она и кривится, а затем и крестится.
Я же только оборачиваюсь и первым делом напарываюсь на смеющееся и такое любимое лицо.
Басов! Мой кислород! Вот же — увидела его и дышать стало легче...
Смеётся, откинув голову, пока Аммо с голым торсом отплясывает на парковке под громкую популярную мелодию, размахивая собственной рубашкой, будто флагом. Вокруг парней уже собралась ликующая толпа, многие снимают это шоу на телефоны. Улюлюкают.
А затем моё сердце перестаёт биться, так как под свист и крики к Рафаэлю с томной улыбкой подходит Марта Максимовская. Она медленно ведёт алыми коготками по стальным кубикам его пресса, а затем наклоняется и проходится языком от пупка до соска Аммо.
Причмокивает. Облизывается. Рычит.
И впивается в его губы самым развратным поцелуем, который я когда-либо видела.
— Отвернись! — задыхается от возмущения бабка. — И не смей смотреть в сторону этих грешников! А с твоей матерью я ещё сегодня поговорю. Это немыслимо, что ты учишься с подобным шлаком.