Не дружи со мной - Ася Лавринович
Я вскрикнула, когда кто-то резко ударил по лобовому стеклу. В ту же секунду наши лица ослепил свет фонаря.
Глава пятнадцатая
Привлекают ли вас главным образом его (ее) внешние черты: сильное или красивое тело, прическа и т. п.?
Да.
Нет.
Затрудняюсь ответить.
Полине Ковалевой всегда шли платья. Только почему-то Поля редко их носила, а на все комплименты Долгих отшучивалась или дулась. Не верилось ей, что она может выглядеть в них женственно и желанно.
Вот и в этот вечер, когда Полина вышла из ворот, у Паши от вида подруги на мгновение перехватило дыхание.
Когда раздосадованная чем-то девушка села в машину и резко потянула на себя ремень безопасности, Паша все-таки проговорил:
– Вау!
– Не смотри на меня так! Мама рассердила, – начала говорить о своем Поля.
– Отлично выглядишь. – Паша, нахмурившись, отвел взгляд от подруги и завел машину. Кажется, он и без того долго рассматривал ее голые загорелые плечи и ключицы.
– Как же! – вновь не поверила Ковалева.
– Полин, я серьезно, – Паша снова взглянул на девушку.
– Спасибо, – негромко откликнулась Поля. А затем смущенно закрыла лицо ладонями.
Долгих отлично знал это движение… Полина всегда так делала, когда стеснялась, чего-то пугалась или едва сдерживала смех. В арсенале Ковалевой было много умиляющих Пашу привычек, и эта – одна из них.
Паше нравилось в Полине все. Нежность к этой девушке переполняла его. Поля должна узнать об этих чувствах.
* * *– Паш? – жалобно проговорила я, дотронувшись лбом до плеча лежащего рядом друга. – Долгих, только не говори, что ты кони двинул, я этого не вынесу…
Паша даже не шелохнулся. Связанные за спиной руки затекли.
– Пашенька, – всхлипнула я. – Родненький… Что же ты? С тобой ничего не страшно, а без тебя…
Я осмотрела пустую комнату. Только сваленные мешки в углу и одинокий табурет. Сверху узкое окно, за которым стоит непроглядная тьма. Сколько, интересно, времени? Мама меня убьет! Ох, а здорово, если бы это была именно мама… Прислушалась. Вокруг царила напряженная тишина. Пугающая. Только лампы под потолком трещали. На тусклый свет слетелись мотыльки. Хорошо, что окно открыто, а то бы мы, наверное, здесь задохнулись от духоты. Голова страшно гудела и в горле пересохло. Я тихо и протяжно заныла. Последнее, что помнила, как какой-то мужик силой вытянул меня из машины, а потом… Ничего. Темнота, пустота, страх… Я перестала реветь и прислушалась. Пашка дышал. Он просто без сознания. Я подползла ближе и укусила Долгих за плечо. Еще и еще раз… Если я очухалась, то и он уже должен.
Пашка замычал:
– Ковалева, ты что делаешь?
– Кусаюсь! – ответила я, шмыгнув носом. – Ты жив?
– Нет, умер.
Паша, охнув, перевернулся с живота на бок. Руки у него тоже были связаны за спиной.
– Как в башке ломит, – проворчал Долгих.
– Таблеточку принести? – услужливо спросила я. Не знаю, откуда во мне берется яд в самый неподходящий момент. Это все от страха.
– Чем нас траванули? – пропустив мимо ушей мою колкость, спросил Пашка.
Вместо ответа я снова разревелась.
– Пашенька, мне страшно! Нас убьют?
– Если бы хотели, уже б убили, – заметил Долгих, – им что-то нужно у нас узнать.
– Но что? – искренне воскликнула я. – Ничего не знаю!
Как в школе на уроке химии… Только теперь от ответа зависит не оценка за четверть, а целых две жизни.
– Полагаю, дело в дружке Ульяны… Матвее?
– Или Мише, – подсказала я.
– Ага. – Долгих снова поморщился. – У тебя точно нет таблеточки?
– Не смешно, – буркнула я, не оценив такую же шутку в исполнении Долгих. Руки страшно затекли.
Я сидела на полу, подогнув колени, и плакала.
– Ну что ты сырость раньше времени развела? – попытался успокоить меня Долгих.
– Я так люблю жи-и-изнь, – протянула я сквозь слезы, – родителей люблю-ю-ю… маму-у-у, папу-у-у… Мне страшно-о-о…
Долгих принял сидячее положение, а затем, елозя «пятой точкой» по полу, подполз ближе ко мне. Ободряюще подтолкнул плечом:
– Все будет хорошо!
– Ага, как же-е-е…
– Сейчас они поймут, что мы ни при чем, и отпустят.
– Закопа-а-а-ют!
– Полин, ты меня слышишь?
– Как соба-а-ак…
Паша склонился ко мне и настойчиво поцеловал в губы. И снова что-то вспыхнуло внутри, с треском и жаром разгорелось… Не помню, сколько продолжался наш поцелуй. Первой оторвавшись от губ Пашки, я, задыхаясь от эмоций, проворчала:
– Долгих, ты, конечно, нашел когда целоваться! Еще и со связанными руками.
– Но ведь ты волнуешься?
– Ага!
– Я тебя так успокаиваю, – нагло заявил Паша, снова потянувшись к моим губам. Я посмотрела в глаза друга: ярко-зеленые, с расширенными черными зрачками…
В этот момент в двери повернулся ключ и в комнату зашел незнакомый мужчина в темной одежде.
– Очнулись? Пару часиков-то провалялись, – усмехнулся он.
Мужчина взял табуретку и со скрипом выдвинул ее на середину комнаты, поставив напротив нас. Только мы с Пашей сидели, прижавшись друг к другу, на полу, а он, как царь, восседал перед нами.
– Сейчас состоится о-о-очень занимательный разговор. С тобой, – неожиданно указал он на Пашку.
– Со мной? – не меньше моего озадачился Долгих. Странно, ведь всю эту кашу заварила я. Конечно, в первую очередь во всем виновата Шацкая, но если бы не мое жгучее любопытство…
– Ага, с тобой. Гнида! – зло проговорил мужчина.
У нас с Пашей от удивления вытянулись лица. Ну да, поговорят и отпустят. Мне тон этого противного мужика уже не нравился.
