С любовью, Рома (СИ) - Евстигнеева Алиса

Просидела я так достаточно долго, пока он не завошкался на постели, медленно просыпаясь. Это даже было забавно. Наблюдать за тем, как его сонные глаза фокусировались на мне, как приходило понимание, где он и кто перед ним.

— Соня? — Рома обеспокоенно подорвался на кровати. — Что случилось?

Со сна он даже позабыл про свои обиды.

— Ничего, — отрицательно качнула головой. — Просто я решила, что это… единственный способ поговорить с тобой. Ведь ты до сих пор обижен. 

— Понятно, — проговорил он, подтянув ноги к себе и потерев глаза. После чего обеспокоенно глянул на меня: — Сонь, я не…

— Нет, послушай, — с несвойственной мне пылкостью перебила его, — я на самом деле не думаю, что у тебя нет проблем или что твоя жизнь идеальна. Помню этот наш разговор. Это было скорее… про меня. Моя жизнь мало походит на сказку, но и принимать всегда помощь от твоих родителей… я не могу. 

— Они не возражают, — чуть надув губы, заметил Рома. Он всегда так делал, когда был с чем-то не согласен.

— Я возражаю. Считай, что это… про мою гордость. Потому что… потому что иначе я просто не понимаю, зачем тебе нужна такая обуза.

Чернов потряс головой.

— Ты не обуза!

— Обуза, просто тебе ещё не надоело в рыцаря играть.

Он фыркнул.

— Ты себя слышала? Какой рыцарь? Я?

Звучало действительно наивно, но я уже к тому моменту успела оценить широту его сердца, которую он старательно прятал от людей. Просто сила его личности была очень точечно направлена лишь на тех, кого он считал своими.

— Не начинай, — попросила я. — Просто, Ром, я тогда действительно не понимаю, зачем это всё, — и развела руками. К своей чести, притворяться дурачком и делать вид, что не понимает, о чём я говорю, не стал.

— У нас уже был этот разговор. Я же сказал, что ты мне нравишься.

— Ага, почти два года.

— И что? С тех пор мало что изменилось.

— Ну спасибо, — прыснула я. — А дальше что? Я даже не понимаю, кем мы друг другу приходимся… по статусу.

— А кем бы ты хотела?

Я медленно подняла на него взгляд и… от души треснула его по плечу. 

— Ты невыносим!

— Эй, ну я же серьёзно!

— Я тоже, — подскочила на ноги прежде, чем он успел удержать меня на месте. — А если я решу, что мы просто друзья? Тебя это устроит? — подбоченилась.

Чернов возмутился.

— Эй, ну какие друзья!

— А вот такие, — топнула я ногой и направилась к выходу, на прощание добавив: — Лучшие!

Рома с секунду помедлил, соображая, что случилось, после чего подорвался за мной.

— Эй, подожди, я тебя до дома провожу!

На следующий день он огорошил известием, что с этого дня он будет лично готовить меня к экзаменам. Я же не удержалась от очередной колкости, похлопав его по плечу и кивнув головой:

— Спасибо, дружище!

Последнее он мне припомнил, но уже много позже.

***

Безусловно, мы стоили друг друга. Рома был мастером манипуляций с рождения, я же быстро училась, благо что сенсей всегда имелся под боком. Поэтому весь десятый класс у нас прошёл под девизом «Превзойди другого». До сюжета фильма «Влюбись в меня, если осмелишься» дело, к счастью, не дошло, но нервов было потрачено немало.

Два года дружбы с периодическими намёками на что-то большее не прошли даром: напряжение начало расти едва ли не в  геометрической прогрессии. Причём ни один из нас не осознавал истинных причин происходящего. Собачились мы через день и буквально из-за всего. Даже бедный Кирилл, который, казалось, познал дзен и смирение ещё с пелёнок, в один прекрасный день не выдержал и послал обоих, отказавшись подходить к нам на пушечный выстрел. При этом с каждым по отдельности он общался вполне неплохо. Накал страстей начинал свой рост именно в те моменты, когда мы с Ромкой оказывались в одном географическом пространстве. И если в школе мы ещё хоть как-то сдерживали себя, то за её пределами превращались в героев бразильской мыльной оперы.

Апогей всего этого накрыл нас под Новый год. Мы сидели с Ромой в его спальне и молчали. К слову сказать, нервно молчали, после очередного выяснения отношений.

Свет в комнате был выключен, но за окном город сиял миллионом рождественских огней, поэтому по потолку гуляли загадочные тени, будто пытаясь хоть немного примирить нас.

Чернов лежал на кровати, заложив руки за голову, я же стояла, уперевшись спиной в подоконник.

— Ром, я устала, — в конце концов не выдержала я. — Не могу больше так!

На душе было погано. Казалось, что эти полгода вытянули из меня все силы. Чернов так и остался чем-то недосягаемым. Нет, он был мне близок… ближе всех остальных в этом мире, лишь с ним у меня получалось быть максимально открытой. Правда, иногда абсолютно не могла понять, что связывало нас вместе. Но всё же я любила его… своей неправильной и нелогичной любовью. 

Здесь, наверное, стоит объяснить. Наши отношения будто бы сценарно сошли со страниц какого-то бульварного романа с избитым сюжетом, где был богатый мальчик, который, однажды повстречав бедную девочку, спасал её от всех проблем. Этакая сказка о Золушке двадцать первого века. Только вместо королевства у принца был айфон, вместо крёстной — его отец, а у самой Золушки — полный бедлам, и в первую очередь — в голове. Я не верила в сказки уже очень давно. И я не хотела, чтобы меня спасали. Я хотела, чтобы меня… любили, хотя и плохо понимала смысл этого желания. Просто понимала, что с Ромой и Черновыми мне не так одиноко. Но и у них не получалось полностью избавить меня от той безысходности, что я так ловко скрывала ото всех. А Рома… он был как свет в конце длинного тёмного туннеля. Нет, я любила его не за деньги его отца, не за фирменные шмотки и тот же самый айфон, но все эти атрибуты сытой жизни будто бы поднимали его на какой-то совершенно недосягаемый для меня уровень. Поэтому не было ничего удивительного в том, что мне казалось, будто мы с ним попросту существуем на разных орбитах и однажды он попросту возьмёт и… найдёт себе другое солнце.

— Думаешь, я не устал? — его голос глухо прозвучал в темноте.

— Тогда к чему это всё? — на самом деле я надеялась на какой-то иной ответ. Что вот он сейчас возьмёт и заверит меня в том, что всё будет хорошо, что мы обязательно со всем справимся. Но он продолжал лежать на кровати и смотреть в потолок. — Понятно, — едва сдерживая слёзы, подытожила я. — Тогда, наверное, мне лучше уйти.

И, оторвавшись от подоконника, направилась к выходу. Он перехватил меня возле самой двери, резко дёрнув на себя. К этому времени вопрос прикосновений всё ещё оставался открытым — у Чернова вообще желание чьих-то прикосновений зависело от настроения.

Потянул меня на себя, я же начала вырываться. Мне надоело вестись на эти скупые нежности, что в нём просыпались раз в год, когда дело начинало походить на «полный трындец». Обычно я не отличалась особой истеричностью, но тут в меня словно вселился бес: я дёргалась так, что едва не сломала ему нос, с чувством зарядив по нему локтём. Рома зашипел и смачно выругался, но своей хватки не разжал. Даже наоборот, с большей силой и упрямством потащил в сторону злополучной кровати, рассчитывая хоть как-то ограничить меня в движениях. В итоге мы оба свалились на постель.

Я оказалась вжата в матрас его телом. Его кожа была пугающе горячей, что чувствовалось даже через футболку. Мы оба гневно дышали, так что воздух из лёгких сталкивался прямо перед нашими лицами, опаляя их. Его взгляд был сумасшедшим и практически чёрным. По его лицу плясали отблески цветных огней, делая его совершенно нереальным.

— Не уходи, — хриплым шёпотом попросил Рома.

Я заворожённо кивнула головой и тут же отрицательно покачала ей, не понимая, какой сигнал является правильным. 

Он сглотнул, ещё какое-то время рассматривая меня, а потом… кто-то из нас подался вперёд. Поцелуй, как всегда, случился предсказуемо-неожиданный, вот только на этот раз не было никакой осторожности или стеснения. Движения с самого начала были рваными, агрессивно-будоражащими и… откровенными. Ещё никогда в жизни мы не целовались с ним так эмоционально, безрассудно и остервенело. Все сомнения остались где-то позади: можно-нельзя, правильно-неправильно, рано-поздно… Наконец-то мы нашли тот способ, которым можно было высказать друг другу всё, что накопилось. Это было одновременно и больно, и сладко, и… неуправляемо.