Манкая (СИ) - Шубникова Лариса
— Дрон, это полный пи…ц! Денег нет совсем! Эта свинтила за границу, когда вернется не понятно. Купи часы, а? Олеське нечем за квартиру платить. Прицепилась, овца, денег просит. Хотя, шла бы она на х.й. Я ей не должен! Что? Да куда она денется? Вернется, как миленькая. Я ей в уши насс. л, мама не горюй. Спасибо за таблетки, кстати. Стояк шикарный, а детей нет. Чё? Да провались они к хер. м! Сс. т и орут. А случись что, вторые алименты я не потяну. Дура моя так тачку мне и не купила. А? А ты чё? А она? И? Пи…ц. И как выкрутился? Ну, ты ващще.
Всего, чего угодно ждала Юлька, но не вот такой откровенной грязи. Привычно обвинив себя в жутчайшей слепоте и поразительной глупости, москвичка тихо вошла в кабинет, где и заседал Кирочка с телефонной трубкой в руке. Ноги на рабочем столе ее отца. Вокруг пустые пивные бутылки и пакеты из под чипсов. Муж небрит, немыт и доволен грязной футболкой с пятном кетчупа на груди. При виде Юльки Кира испугался, кинул трубку на пол и вскочил.
— Юлечка!! Дорогая моя. Ты дома уже? Ты как…откуда..? Ты почему без вещей? Я так ждал тебя!! — ну, если и понял он, что Юлька услышала его разговор с другом Дроном, то постарался это скрыть.
Начал плести и лгать. А Юлька, стояла столбиком у двери кабинета и послушно внимала его речам. Впрочем, думала о другом. Все тот же самый вопрос, которым донимали ее Митя и Джеки. «Что ты хочешь?».
— Кира, я хочу развода. Как можно быстрее, — сказав это, она прекратила поток словесный и лживый.
— Что?! Развод?! Я не дам тебе развода! Не жди! Выпихнуть меня вздумала? Да? Я не уйду никуда. Это Митька твой разлюбезный тебя подбивает? Он попользуется тобой и бросит! А я буду терпеливо ждать! — дальше Юля слушать не стала.
Выскочила в холл, распахнула дверь и уткнулась носом прямо в Митькину грудь. Ну, а как иначе? Разумеется, Широков не выдержал два часа, отведенных им самим для Юльки. Он слышал, как Юля шла к Джеки, потом к Кире. Выбрался на площадку и начал бродить туда — сюда, поджидая напасть любимую и считая минуты. Митька обнял девочку свою и увидел разъяренного Киру, тот мчался по коридору за Юлей.
— Охренеть! Уже прямо в подъезде готова на него прыгать?! Тварь! — ну а чего ему молчать теперь и скрываться?
И так понятно, что пропала его сладкая жизнь. Ушла и на прощание подмигнула серым глазом удачливого соседа. На крики выскочили Ирина и оба Гойцмана.
— Хрена тебе, а не развод! Стрясу по полной! Спишь со всеми подряд! — идиот, камикадзе и далее по списку.
Митя аккуратно отставил Юленьку в сторону и с огромным удовольствием зарядил Кирочке в нос. Того унесло по коридору далеконько, но адреналин не дал ему спокойно полежать на полу его, уже бывшей, квартиры!
— Сука! Засужу!!!! — хорошо, что Артём быстро бегал!
Бежал майор по лестнице в своих неудобных тапках, торопился и успел. Прыгнул на спину Митьке и придавил всем своим немалым весом к стене. Дава помог до кучи!
— Не ори, идиот. И кого ты там собрался судить, а? Таки я лично видел, что напал ты на жену и тебе оказали сопротивление соседи. Свидетелей много. Ты, Раков, собирай манатки. Я проверю, чтобы лишнего не прихватил, — Гойцман — папа читал лекцию Кире.
Джеки обнимала Юльку, которая зажимала уши ладошками. Митька пытался стряхнуть Даву и Артёма. Светочка и бабушки Собакевич (обе в ядовито розовых бигуди!!!) стояли на лестнице.
— Твари! Все вы твари! Ненавижу! — разорялся Кира, — Суки! Захапали себе и сидите, жрёте сладко и пьете вкусно!
Яков Моисеевич дверь Кирину захлопнул, разом прекратив поток брани и грязи, той самой, что щедро наглоталась нынче Юля. Да что уж… Всем досталось!
Ну, затихли все, помолчали. Артём с Давой рискнули отпустить Митьку. Тот встряхнулся, словно громадный пёс и сразу к Юленьке направился. Та все еще стояла рядом с Джеки.
— Юлька, обидел он? — растрепанный, какой — то пацански отчаянный Широков, стоял опустив руки.
Юленька голос ярославской напасти услышала, сразу к нему повернулась, обеспокоилась и принялась высматривать нет ли на Мите синяков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Широков поскорее обнял сокровище и сразу почувствовал ее ладошки на своей спине. Юлька, не стесняясь никого вокруг, обнимала его в ответ и все трепыхалась, тревожилась и беспокоилась о нем.
— Сейчас обработаю септиком. Я аккуратно, Митя. Только немного пощиплет и все!
— Все со мной нормально. Ну, ты чего? Я не ранен.
— Как же не ранен? Вон ссадины, — и слезы покатились.
Две напасти стояли обнявшись, а соседи переглядывались и загадочно друг другу подмигивали и улыбались. Дава заметил на ногах Юленьки тапочки из квартиры Широкова. Он сам надевал их, когда они с Митькой коротали вечера печальные, мартовские.
Фирочка рискнула спуститься по лестнице и подойти к парочке.
— Мить, а Мить? Ты успел Кирке по сопатке- то врезать? — вопрос неуместный, но забавный.
Все и захихикали. Мгновением позже из открытой двери квартиры Заварзиных донесся звук работающего телевизора и громкий крик комментатора.
— Гоооооол!!!! Наша команда победила!!!!! — ну, тут уж ни у кого сомнений не осталось, ни в победе, ни в том, что пришла пора посмеяться громко!
Было с чего, собственно. Вот Митя с Юлей в обнимку. Киросику остались считанные часы в доме. Все живы и здоровы. Ну и проявилось это простое, домашнее, если не сказать, коммунальное счастье в искреннем смехе. Таком, который стряхивает все ненужное, грязное и бесноватое. Единит и греет души родных, не по крови, но по соседству и мыслям, людей.
Митька засмеялся, вслед за ним Юлька улыбнулась сквозь слезы, Дава осел на пол и угорал. Джеки прислонилась спиной к стене и утирала слезы. Артём обнял за плечи Якова Моисеевича и вместе они хихикали. Дора и Светочка спустились ко всем и поддержали собрание хохотом. Одна лишь Фира пыталась не смеяться. Почему? Так пропустила бабуля самое интересное! Так и не увидела, как «по сопатке» бьют. Когда смеяться сил уже не было, Яков Моисеевич, по обыкновению, подытожил.
— Ну, что, граждане хапуги, посмеялись? Пора и честь знать. Расходитесь уже. Завтра дел много, — повернулся к сыну и дал странную команду, впрочем, все ее поняли, — Дава, фас!
А что, таки, Дава? Свой «фас» он уже давно подготовил, осталось только закончить само дело о разводе.
— Все в лучшем виде, папа. Не волнуйся, — все стали прощаться, ручкаться и уже повернулись каждый в свою сторону, но Юлька выдала.
— Простите, пожалуйста. Я не хотела, чтобы так… — Митька обнял ее крепче, а соседи вразнобой.
— Ой, не смешите мои тапки!
— Юлюшка, ты чего? За что?
— Юльк, с ума сошла?
— Все в порядке, дорогая. Это должно было произойти и хорошо, что сейчас!
И разошлись, разбрелись.
— Юль, иди домой, я сейчас, — Митя подтолкнул москвичку к своей квартире, — Я на пару слов к Якову Моисеевичу.
Юля кивнула и ушла к Мите. О чем говорили этим вечером старший Гойцман и Широков? О том, как выпинать Киру без ущерба для Юленькиной психики. Помогла Ирина, которой дядя Яша позвонил. А чему удивляться? Магические буквы «КГБ» в любое время в России творили чудо. Не взирая на то, что менялась аббревиатура и командование! Юле так и не сказали, что той ночью выпало Кирочке свидание с тремя серьезными мужчинами в штатском, которые и собрали его в дорогу по месту прописки, так сказать. Отвезли на улицу Мясницкую, где проживала бабушка, дававшая Кире статус москвича за пять тысяч рублей в месяц. Что уж Раков там у ее порога делал, никому не ведомо. Да не очень — то и хотелось знать!
Митя вернулся домой спустя час и застал Юльку в гостиной. Она сидела смирно, как прилежная ученица и ждала его. Рядом с ней лежала аптечка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Как ты долго! Садись скорее, — он сел рядом с сияющей свой драгоценностью и протянул правый кулак, тот самый, который так радостно влупил Кире по сопатке.
Широкову не привыкать было к подобным ссадинам, больно не было вовсе, но ему уж очень хотелось Юлькиной заботы и внимания. Вот и смотрел он на ее пальчики нежные, на волосы волнистые, пока несостоявшийся терапевт врачевала его. Вот и септик наложила, подула тихонько, спросила, не щиплет ли… Мать вспомнилась. С такой любовью давно уже никто не хлопотал о нем, о Митьке. Всколыхнулось теплое и нежное в душе, просияло ярким счастьем и оставило в Митькиной голове мысль причудливую.