Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга

Суслик, зачем ты взяла лопату и копнула его душу? Зачем? Он и так слишком много тебе рассказал. Можно целый роман написать.

— Почему вы не берете эклеры?

Сусанна с виноватой улыбкой протянула через стол блюдо, но Реза не взял пирожное.

— Я заказал их для тебя. Хочешь чаю?

Сусанна покачала головой. Реза улыбнулся и на этот раз хлопнул в ладоши. В европейском интерьере этот чисто арабский жест смотрелся инородно. Как же в нем одном уживаются такие противоречивые культуры?

Официант тут же принес счет, и Реза вложил в него кредитную карту.

— Я тебя так долго ждал и так быстро приходится расставаться.

Он что, действительно вздохнул?

— Можем прогуляться по набережной, — тотчас выдала Сусанна, чтобы внутренний голос не успел попросить ее заткнуться.

Реза улыбнулся. Вновь очень по-доброму.

— У меня есть более интересное предложение.

Только не ночной круиз! Она окоченеет с голыми ногами! И во сколько тогда она ляжет спать? Без телефона даже время не посмотреть! Зато сестре спокойно. Суслик жива и осматривает достопримечательности. Она и фотку с Мариной отправила, чтобы родители знали, что церберы несут службу. Ну так, что за интересное предложение, мистер Атертон?

Однако появление официанта вновь прервало разговор. Но в этот раз он оказался более проворным и в две секунды исчез, опустив на белоснежную скатерть кредитку, чек и ключ. Сусанна подняла глаза на Резу, лицо которого вновь приняло безразличное выражение.

— Это всего-навсего предложение, — голос его давно не был таким спокойным. — Ты можешь взять ключ, а можешь оставить его на столе, и мы пойдем гулять по набережной. И обещаю, я и словом не напомню тебе о нем за следующие три дня.

Сусанна почувствовала, как пузырики давно выпитого сидра ударили в нос.

— Это единственный вечер, когда мы вдали от любопытных взглядов, — продолжал Реза голосом диктора.

Браслеты с рук вдруг переместились на голову, расплющив виски. Нет, он не улыбается, он спокойно убирает в бумажник чек с кредиткой, оставляя на столе ключ от гостиничного номера. Белая скатерть и ключ. Больше ничего между ними нет.

— Пока ты принимаешь решение, я с удовольствием прочту продолжение романа и подумаю над новыми иллюстрациями.

Суслик, ты сдурела? Ты зачем достаешь планшет? Зачем подключаешься к гостиничной сети? Зачем протягиваешь через стол страницу с гугловским переводчиком. Ты забыла, как звучит по-английски слово «нет»? Так я напомню — «по». Суслик, неужто сложно произнести короткое «ноу»?

Роман Сусанны: 16–20 главы

Взгляды — тревожные, злобные, безразличные — преследовали Нен-Нуфер на каждом шагу. Ночная тьма не скрывала ее от людского любопытства, которое сочилось из десятков глаз, опаляя тело жаром факелов. Никто не заговорил с ней, и она решила молчать. Молчать до утра, когда уляжется радость Амени, и верховный жрец сумеет произнести хоть что-то, кроме имени Бога. Только перед ним и ни кем иным будет держать она ответ. Только он и Великие Боги в праве судить ее. Судить… Только ее и никого больше. Пусть кара, какой бы легкой она ни была, минует царевича. Пусть память о встрече с ней никогда не омрачится сожалением. Его же она станет вспоминать, сдерживая слезы счастья, и не осмелится жалеть о том, что Боги развели их дороги, лишь единожды соединив на краткий миг уста в сладостном поцелуе.

Нен-Нуфер боялась не уснуть до самого утра, но страхи и думы отпустили ее, лишь усталое тело коснулось жесткой циновки. Она проспала рассвет и завтрак и, проснувшись, еще долго наслаждалась тишиной. Если Амени уже вернулся в храм, то его с утра занимают разные заботы и лишь в тихий послеобеденный час она посмеет нарушить его покой своим появлением. Купальня в такой час ожидаемо оказалась пуста, и Нен-Нуфер благоговейно отдала себя во власть нильской воды и рук невольниц. Ни одна не глядела на нее с любопытством, с извечным усердием исполняя порученную им заботу о телах храмовых танцовщиц. Они смазали подсохшие колени, местами поджившие, но требующие еще плотных нарядов. Однако даже в жестком льне, но с подведенными глазами и богатыми украшениями она имела полное право носить имя жрицы Хатор. Амени останется доволен ее видом и не забранит более того, что она заслужила за отлучку из храма.

Только отыскать жреца ей не удалось, а башню с суровым стражником Нен-Нуфер решила обойти стороной и потому оказалась у вторых ворот. Можно выйти незамеченной и дойти до городских ворот, чтобы спросить о Кекемуре, которого она так и не поблагодарила.

— Ты зря ищешь здесь Кекемура, — поклонился ей стражник. — Он несет стражу во дворце, но нынче все направлены на сбор урожая. Хотя, признаться, я не видел его сегодня. Возможно, он по обыкновению покинул город на рассвете.

Нен-Нуфер обернулась к храмовым пилонам. Она успеет дойти до полей, поблагодарить стражника и вернуться для разговора с Амени. Великая Богиня сжалилась над ней, и боль отступила, потому Нен-Нуфер шагала легко и достигла полей как раз в час отдыха, но сколько б ни крутила головой, не видела среди присевших в тени навеса стражников тонкой фигуры Кекемура. Возможно, она просто не видит его, и Нен-Нуфер решила войти под навес, чтобы расспросить старуху. При ее приближении люди расступались, а стражники, как один, повскакивали с мест. Старуха же опустила на землю сосуд с пивом, так и не налив питья в протянутую кружку.

Нен-Нуфер знала, что из-за цвета волос ее не могли не признать те, с кем она вчера работала в поле. Видно, белый наряд, не успевший запылиться в дороге, дорогие сандалии и богатые украшения заставили всех застыть в немом удивлении. И лишь стражники, привычные к виду богатых женщин и вышколенные на дворцовой службе приветствовали ее легким поклоном головы. Нен-Нуфер поклонилась в ответ:

— Мир вам! — обратилась она ко всем сразу и, не тая причины своего прихода, спросила о Кекемуре.

— Ты вряд ли встретишь его здесь сегодня, госпожа, — ответил с поклоном один из стражников. — С утра он говорил со своим начальником, и, видно, встреча их затянулась. И если госпожа желает что-то передать Кекемуру, я с радостью исполню ее просьбу.

— Передай только, что Нен-Нуфер искала его, чтобы поблагодарить за вчерашнюю заботу.

И она шагнула к старухе:

— Прости, что я не принесла назад твои сандалии. Я непременно сделаю это. Прямо завтра.

Старуха молча поклонилась, и Нен-Нуфер порадовалась, что та ничего не сказала про ее вчерашний вид. Она придет завтра обязательно, потому что сердце ее не будет спокойно, покуда она не поговорит с Кекемуром. В вечерней молитве она не упомянула его имя ни разу, за мыслями о царевиче Райе напрочь позабыв свое чудесное спасение из крокодильей пасти. Сегодня она станет молиться только о Кекемуре, чтобы Боги послали ему удачу.

Нен-Нуфер рано вернулась в храм, но Амени вновь заперся в башне с Пентауром. Прождав напрасно целый час, она прошла в пустой храм и склонилась перед статуей Пта, чтобы до заката произносить одно лишь имя — Кекемур.

Утром Нен-Нуфер вновь дождалась, когда девушки уйдут на занятия, чтобы отправиться в пустую купальню. Нынче она непременно станет говорить с Амени. Она осведомилась о нем у стражников у ворот — нет, они не видели сегодня верховного жреца, зато о ней спрашивал стражник из дворца Его Святейшества. Юноша не назвался, но Нен-Нуфер не стала спрашивать, каков он собой. Никто, кроме Кекемура, не мог ее искать. Она захватила сандалии и поспешила к городским воротам, где вчерашний стражник остановил ее легким поклоном.

— Не ищи Кекемура в полях, госпожа. Нынче он на рыночной площади.

Нен-Нуфер сжала в руках тростниковые сандалии — дворцовый стражник не мог разгонять воров, даже если в городской страже из-за сбора ячменя вдруг сделался недостаток. Стражник заметил в ее взгляде недоумение и пояснил:

— Я не знаю, что случилось, госпожа. Только Кекемур больше не несет службу во дворце, и коли ты спешишь нынче, — он глянул на бедные сандалии в тонкой руке с прекрасным кольцом на пальце, — то теперь всякое утро отыщешь его на рыночной площади.