Софи Кинселла - Тайный мир шопоголика

Но он, конечно, не делает мне предложение, так ведь? Он просто приготовил для меня подарок.

Открываю коробочку и внутри нахожу кожаную шкатулочку. А там — маленькая золотая брошка в форме лошади. Очень тонкая работа, красивая вещица. С маленьким зеленым камушком (изумруд?) на месте глаза.

Совершенно не в моем вкусе.

— Потрясающе красиво, — выдыхаю я с трепетом. — Просто… ослепительно.

— Миленькая, правда? Я надеялся, что тебе понравится.

— Очень. — Я верчу брошь в руках (на обратной стороне клеймо с пробой — хоть это хорошо), потом снова перевожу взгляд на Таркина. В глазах все плывет. Господи, как же я пьяна. По-моему, мне шампанским уже глаза залило. — Как мило с твоей стороны, — мурлычу я.

Я не ношу брошки. Нет, в самом деле, куда их прикалывать? Пришпандорить к футболке, что ли? Бред. И потом, от этих брошей такие ужасные дырки остаются.

— Тебе пойдет, — после паузы говорит Таркин, и до меня доходит, что, видимо, я должна эту штуку на себя прицепить.

Ну вот! Я же испорчу свое платье от «Уистлз»! И кому, скажите, захочется иметь скачущую лошадь на груди?

— Я просто обязана ее примерить. — Щелкаю застежкой, осторожно прокалываю нежную ткань и чувствую, как брошь оттягивает ее, деформируя платье. Господи, и на кого я теперь похожа?

— Красиво, — говорит Таркин, глядя мне в глаза. — Впрочем… ты всегда красивая.

Он наклоняется ко мне, и у меня мигом сводит желудок. Он что, опять собирается взять меня за руку? А потом еще и поцеловать захочет. Я смотрю на его губы — влажные, полуоткрытые — и невольно содрогаюсь. Я к этому не готова. Нет, конечно, я хочу поцеловать Таркина. Естественно. Честное слово, он ужасно симпатичный. Просто… наверное, сначала нужно выпить еще немного шампанского.

— Тот шарф, который был на тебе в прошлый раз… Такой красивый. Я увидел тебя и подумал…

Я наблюдаю, как его рука ползет к моей.

— А, мой шарфик от «Денни и Джордж»? Да, очень красивый, правда? Это был шарф моей тети, но она умерла. Очень печальная история.

«Продолжай трепаться, — приказываю себе. — Продолжай трепаться и побольше жестикулируй».

— В общем, она оставила мне этот шарф. За это я всегда буду ее помнить. Бедная тетушка Эрминтруда.

— Прости, — испуганно извиняется Таркин. — Я не знал.

— Да, но, понимаешь… Память о человеке останется в его добрых делах. Она активно занималась благотворительностью. Была очень… щедрой женщиной.

— А у нее остался какой-нибудь фонд? — спрашивает Таркин. — Когда умер мой дядя…

— А как же! — благодарно восклицаю я. — Точно. Это… это фонд Эрминтруды Блумвуд, деньги для… скрипачей, — брякаю я наугад, скользнув глазами по рекламе музыкального салона. — Для скрипачей в Малави.

— Скрипачей в Малави? — Таркин изумлен.

— Ну да! — Как бы остановиться? — Там катастрофически не хватает классических музыкантов. А культура ведь обогащает человека, беден он или богат.

Господи, поверить не могу, что несу такую чушь. Я нерешительно смотрю на Таркина и с удивлением обнаруживаю, что он заинтересовался.

— А какова цель этого фонда? Господи, что я такое напридумывала?

— Спонсировать… работу шести учителей по классу скрипки в год, — помедлив, отвечаю я. — Специальное образование и специальные скрипки. Но результаты стоят того. Кроме всего прочего, их будут учить делать скрипки, чтобы быть самодостаточными и независимыми от западных стран.

— Неужели? — хмурится Таркин. Я опять ляпнула глупость?

— Ну да ладно, — смеюсь я. — Хватит обо мне и моих родственниках. Ты в последнее время кино хорошее смотрел какое-нибудь?

Вот это уже лучше, мы можем поболтать о кино, потом нам принесут счет, а потом…

— Подожди. А как этот проект продвигается? — А?.. Ну… хорошо. Только я в последнее время не очень в курсе дела. Понимаешь, это всегда…

— Я бы хотел сделать вклад, — перебивает он. Что? Что бы он хотел?

— Ты не подскажешь, на чье имя выписать чек? — Таркин тянет руку к карману пиджака. — На «Фонд Блумвуд»?

Я остолбенело наблюдаю, как он вынимает чековую книжку.

Пятнадцатый из самых богатых людей страны.

— Не могу… точно сказать, — слышу свой голос как бы со стороны. — Не знаю, как правильно написать.

— Ну, тогда я выпишу чек на твое имя, можно? — спрашивает он. — А ты передашь его по назначению.

«Выплатить Ребекке Блумвуд пять… » Пятьсот фунтов. Наверняка пятьсот. Не станет же он так вдруг бросать на ветер пять штук… «…тысяч фунтов. Таркин Клиф-Стюарт».

Глазам своим не верю. Пять тысяч фунтов — чек на мое имя. Пять тысяч, предназначенных тете Эрминтруде и скрипачам в Малави.

Если бы они существовали в реальной жизни.

— Вот, — протягивает мне чек Таркин, и я, как во сне, тяну руку.

«Выплатить Ребекке Блумвуд пять тысяч фунтов».

Еще раз перечитываю эти волшебные слова и чувствую внезапный прилив облегчения, настолько сильный, что хочется расплакаться. Пять тысяч фунтов. Это больше, чем все мои долги, вместе взятые. Этот чек решит все мои проблемы, правда? Запросто. Я, конечно, не скрипачка из Малави, но Таркину все равно, так ведь? Он же никогда не узнает правды, потому что не станет проверять. Да если бы и проверил, я всегда могу что-нибудь придумать.

В конце концов, что такое пять тысяч фунтов для мультимиллионера? Он наверняка даже и не заметит, сняла я эти деньги со счета или нет. Пять тысяч — это же мелочь, если у тебя есть двадцать пять миллионов. Если посчитать, какую долю от его состояния составляет эта сумма, получится пшик. Для нормального человека это все равно что пятьдесят пенсов, верно? А что такое пятьдесят пенсов? Жалкие гроши. Тогда какие у меня могут быть сомнения?

— Ребекка?

Таркин пристально смотрит на меня, и я понимаю, что моя рука все еще в нескольких сантиметрах от чека.

«Ну же, бери, — командую я себе. — Это все твое. Возьми чек и положи его к себе в сумку». Мне стоит титанических усилий дотянуться до чека, убеждая себя взять его из руки Таркина. Мои пальцы все ближе… ближе… они дрожат от напряжения…

Нет, не могу. Я не могу этого сделать. Не могу взять его деньги.

— Я не могу этого принять, — быстро говорю я. Отдергиваю руку и чувствую, что меня лихорадит. — Я… не уверена, что фонд еще принимает пожертвования.

— Да? — Таркин удивленно вздергивает бровь.

— Давай я узнаю подробности и сообщу тебе, на чье имя выписать чек, — отхлебнув шампанского, бормочу я. — А этот лучше порви.

Я не в силах глядеть, как Таркин медленно рвет чек. Смотрю в свой бокал и едва сдерживаю слезы. Пять тысяч фунтов. Они бы могли изменить всю мою жизнь. Они бы решили все проблемы. Таркин берет спички, поджигает в пепельнице обрывки, и мы следим, как пламя быстро пожирает бумагу.