Татьяна Алюшина - Свидание вслепую
Устала она от этой отповеди. Ото всего устала, от качелей сегодняшнего вечера – то подъем и счастье, то ухаем вниз в страхи и отчужденность! И что она ему тут объясняет!? Ты мужик, ну так и разбирайся со всем своим нажитым багажом страхов-сомнений, оберегания свободы пустой и жизни заодно и решай!
А она, пожалуй, пойдет!
– Вызови мне такси, пожалуйста, – устало попросила Зина.
– Я тебя отвезу, – предложил мрачный Захар.
– Нет! – жестко отказалась она. – Я на такси.
И спряталась от возможного продолжения разговора в ванной, прихватив с собой вещи и сумочку. Долго умывалась, сидела на бортике ванной, не выключая воду – для конспирации. Не плакала – думала. А чего плакать? Вроде бы все ясно-понятно: всем страшно, а главное, неизвестно почему! А еще яснее, что она – не совсем адекватная дамочка, с большим подозрением на умственную убогость! Чего ее понесло со своими откровениями-то? Видите ли, она приемлет только открытость между ними! Да с какой козы?! А ты его спросила: он-то готов к такому? Хочет ли он вот так – до дна души выворачивать свою жизнь?!
– Как была идиеткой, так и помрешь ею же! – вздохнув через непролитые слезы, вынесла себе диагноз Зина. – Не умеешь ты с мужчинами, Зинаида Геннадьевна, то ли ты странная, то ли планида твоя такая!
Она услышала, как у Захара зазвонил телефон – такси наверняка! И заспешила одеваться.
Они так и не сказали больше ни слова друг другу, даже дежурно-вежливо не попрощались. Молча спустились на лифте вниз, Захар открыл ей дверцу машины, помог сесть в такси вместе с букетом, о котором они вспомнили, лишь выйдя в коридор и обнаружив лежавшие на полу позабытые розы. Он закрыл за ней дверцу, наклонился к таксисту в окно, расплатился и махнул на прощание рукой вслед…
С понедельника у Зинаиды Геннадьевны Ковальчук началась новая жизнь – без Захара Игнатьевича Дуброва. Вернее, с внутренним непониманием – есть ли он в ее жизни или уже нет. Жизнь себе катилась тем самым скоростным поездом, о котором упоминала в последнем монологе-отповеди «великая драматическая актриса» Зинаида. Странно, но впервые в жизни Зинуля не поделилась с Ритулей всеми подробностями и деталями «прощального свидания». Так, в общих чертах – о молчаливом прощании у такси, о собственных выводах, устойчиво склоняющихся к тому, что они расстались, оставив для себя все их слова, любовь бесшабашную, переживания и чувства.
Неумолимо приближался Новый год.
О! Это был святой праздник двух семей, давно объединенных в одну. Дома у Ритки собирались все – мамы, папы, бабушки, дедушки, вся московская диаспора Ковальчук-Ковалевых-Левинсонов. Это была традиция, закрепившаяся навсегда. В этом доме имелась самая большая и вместительная гостиная с соответствующим столом, в разложенном виде – мест на двадцать, с высоченными потолками, под которые легко вставала огромная, всегда заказываемая специально, елка.
Захар слово держал и не звонил. А может, принял «выступление» Зинаиды как предложение закончить знакомство на достигнутом непонимании, неизвестно, но не звонил!
Зина усилием воли заставила себя отложить хоть ненадолго бесконечные мысли о нем, о них, воспоминания, миллион раз думанное-передуманное, воспроизведенное заезженной кинопленкой памяти, и с удвоенной энергией занялась самым приятным – приготовлением подарков всем, всем, всем!
Она это обожала. Так же, как одесское лето, море, родню и даже голос в громкоговорителе на пляже:
– Граждане мирноотдыхающие! Та не заплывайте ж за буйки, у целях собственной безопасности тела!
В своих тяжких переживаниях «за Захара» она давно заплыла за «буйки», а теперь пыталась вернуться…
Предпраздничные новогодние дни для Зины всегда окрашивались внутренним шпарящим солнцем, ожиданием чуда, одесской вольницей. Она никогда не покупала пустых бесполезных подарков. Готовилась долго и тщательно – составляла списки, проводила разыскные действия, выясняя, кто о чем мечтает, за два-три месяца до праздника. Искала в магазинах нужное, сама упаковывала, рисовала и подписывала милые малюсенькие открыточки-поздравления, испытывая от этих занятий приятную легкую радость. И сносила подарки по мере их приготовления к Ритке домой, где бабушка Сима их «надежно» прятала до Нового года.
В этот раз Зинуля расстаралась сверх меры, с особым усердием сбегая в предпраздничную суету от печальных и тяжких мыслей.
Двадцать шестого декабря она ехала к Ритуле по хронически забитым пробками улицам, чтобы встретиться, поболтать и отвезти порцию готовых уже подарков.
«Сегодня три недели, как он уехал! Я так устала думать о нем! Думать, думать, думать! – так же тоскливо и безысходно, как беспролазная пробка, в которую она попала, размышляла Зинаида. – Осто-хре-не-ло! Одно и то же! И больно, и обидно до чертиков, и сердце уже измучила совсем. Как там сказал Пабло Неруда? Как-то очень просто, но в «десятку»? А, вспомнила: «Любить просто, забыть трудно!» Вот именно… Наверное, я все-таки дура клиническая! Вот зачем полезла с требованиями откровенности в его жизнь? А?! Ну, сказал тебе мужик: нравишься ты мне очень, и секс с тобой хорош, и готов встречаться для него, для сексу, то бишь без осложнений лишних – так и вперед! Нет же ж, тебе отношения подавай, да щоб правда-правда меж вами только была и щоб посложнее, с любовями-мучениями! Ну, не дура, а? Дура!»
За эти три недели она себе чего только не наговорила, как только себя не обозвала и каких только «последних» решений не принимала: от «забыть напрочь и плюнуть!» до «позвонит – лебедью полечу, на все согласная!».
Боже! Боже! Боже! Какие мы все у Тебя дурные и глупые!
Распоследний наистрожайший приказ Зинаида отдала себе полтора часа назад: не думать, не вспоминать, готовиться к празднику. В идеале – забыть к чертовой матери, чтоб и не пахло этим Захаром Игнатьевичем в ее жизни!
Щас-с-с-с!!
Посмеялась над ее потугами судьбинушка! И пообещала, что, если ей перестанут говорить, что делать и указывать, как она должна у вас сложиться, она перестанет говорить вам, куда и на какие конкретные буквы вам идти.
Измотанная непонятной навалившейся усталостью, раздражением на себя и глубокой хронической ненавистью к дорожному движению в городе Москве, Зинаида добралась-таки наконец до подруги.
Дверь открыл Мишаня.
– Привет, теть Зин! – порадовался старшой из Риткиных отпрысков, принял у Зинули коробки, пакеты и поцеловал в щечку.
– Миш, у меня в машине еще четыре коробки-коробочки, занесешь, а? – попросила Зина и отдала ему ключи от машины.
– Не вопрос! – проявил готовность к помощи Мишка.
– Зин! – проорала из кухни Ритка. – У меня руки в муке, иди сюда!
