Ширли Лорд - Сторож сестре моей. Книга 2
— Пожалуйста, попытайтесь немного отдохнуть, миссис Тауэрс. В настоящий момент вы ничем не можете помочь. О результатах лечения мы сможем вам сказать в ближайшие двадцать четыре часа.
Они держались холодно и сдержанно, говорили властным тоном, не терпящим возражений.
— Я лучше подожду здесь, — сказала она так же холодно и сдержанно.
Они пожали плечами и оставили ее в пустом приемном покое. Около шести утра, отчаянно нуждаясь в поддержке, она позвонила Тиму Нолану, возглавлявшему отделение «Тауэрс фармасетикалз» в Англии почти тридцать лет. Когда он вбежал в приемный покой ровно через сорок минут, вновь появился один из докторов. Он поманил к себе Луизу.
— Ваш муж хорошо реагирует на лечение, но слишком рано говорить о том, какие непоправимые изменения произошли в организме.
— Он в сознании? Он понимает, что произошло? Могу я увидеть его?
— Он проявляет основные жизненные функции. В настоящий момент, боюсь, о посетителях не может быть и речи. — Врач взглянул поверх ее головы туда, где сидел Нолан. — Это член вашей семьи? Он может проводить вас домой?
Луиза нетерпеливо кивнула.
— Очень близкий друг семьи. Мой муж знает, что я здесь?
Врач на какой-то миг заколебался, а потом коротко кивнул. Луиза догадалась, что это значит. Бенедикт знал и не хотел ее видеть.
Она рухнула на скамью и закрыла лицо руками. Она хотела, чтобы Бенедикт жил, она сама хотела умереть. Она несла ответственность за случившееся. Она была больной женщиной, душевно больной, но в настоящее время ничего не оставалось делать, кроме как вернуться в отель и с помощью сильнодействующего снотворного попытаться погрузиться в забытье на несколько часов.
На следующий день прилетел врач Бенедикта Артур Пристли вместе с ведущим кардиологом Нью-Йорка Айсидором Розенфельдом; через двое суток Бенедикта перевели из отделения интенсивной терапии, и он отдыхал в отдельной палате. Наконец Луизе передали в приемный покой, где она провела большую часть двух последних дней и где теперь толпилось много народа, что она может навестить мужа.
Пока Луиза шла за медсестрой по коридору, ее волнение нарастало. Чарльз был на пути в Лондон. Знает ли Бенедикт? Должна ли она сама сказать ему об этом?
Луиза знала, что до нее Нолану уже разрешили пятиминутное свидание. Он должен был понять, что между ними не все ладно, но ее это не смущало. Большинство из руководителей филиалов «Тауэрс фармасетикалз» во всем мире были старинными закадычными друзьями Бенедикта, привыкшими исполнять приказы, привыкшими формировать свою точку зрения в зависимости от его симпатий и антипатий.
Бенедикт лежал бледный, изможденный, к его телу тянулось множество проводов и трубок, а экран монитора, стоявшего с одной стороны высокой больничной кровати, показывал неровный ритм его сердца. Глаза Луизы наполнились слезами. Он вытащил ее из темноты и нищеты, благодаря ему сбылись ее мечты, а она отплатила ему мятущимся, безрассудным чувством.
— Бенедикт…
— Да, Луиза, вот твой больной муж.
Он говорил очень тихо, почти шепотом, но слова больно хлестнули ее, словно он кричал, как прежде, кричал во весь голос. Она никогда их не забудет.
Она могла сказать только одно.
— Я люблю тебя, Бенедикт. — Слезы струились по ее щекам. — Я всегда любила тебя и всегда была тебе верна.
— В помыслах, словах и делах.
Это был не вопрос. Шепотом или нет, но звучало это по-прежнему так, словно он насмехается над ней; тем не менее он позволил ей взять его руку и погладить ее. Его пыл угас.
— Да, в помыслах, словах и делах. Мне так жаль, милый. Я люблю тебя.
Он сонно кивнул.
— Да, думаю, любишь. Твой возлюбленный уже в пути — знаешь, Чарльз, мой сын — и если я не выйду отсюда в скором времени, я хочу, чтобы Кик тоже приехал. — Какой-то ужасный миг он смотрел на нее так, будто не узнавал ее. — Кик, мой второй сын, но я не хочу, чтобы его пока пугали, — громко сказал он. — Ему нельзя прерывать учебу.
— Бенедикт, Чарльз мой пасынок, а не возлюбленный, — мягко сказала она. — Все изменится. Мы снова станем одной семьей.
— Будет очень мило. — Он говорил вежливо, точно с посторонним человеком. У него закрывались глаза.
— Бенедикт, пожалуйста, пойми, я люблю тебя.
Он ее не слышал. Рот у него слегка приоткрылся. Он уже спал.
Чарльз позвонил ей в отель ближе к вечеру, и они договорились утром вместе поехать в лондонскую клинику, хотя Луиза сказала ему по телефону, что для Бенедикта слишком утомительно — принимать больше одного человека сразу. Это была правда, но в любом случае она не смогла бы сейчас находиться в одной комнате вместе с отцом и сыном.
Одеваясь с особой тщательностью и придирчиво изучая в зеркале свой макияж, высматривая признаки старения, каковых пока не было, Луиза убеждала себя, что это все потому, что она не видела Чарльза уже много месяцев. Она не хотела волноваться, но приходилось признать, что она была очень взволнована, но еще больше — встревожена.
В процессе самообразования, чем она постоянно заставляла себя заниматься, недавно она изучала Юнга. Один параграф объяснил ей то, что не могли сделать долгие месяцы сеансов психотерапии. «Страх перед нашей эротической судьбой вполне понятен. Ибо есть в этом нечто непредсказуемое».
Она истосковалась по непредсказуемому. Уже очень давно, в течение многих месяцев Бенедикту не удавалось возбудить ее. Если он понял, он никогда не говорил об этом. Было ли это неизбежно, что несмотря на такого опытного любовника, каким Бенедикт, несомненно, являлся, все движения, позы стали всего лишь заученной техникой? Он еще хотел ее — или хотел секса, не очень часто, но с определенной регулярностью. Она никогда не помышляла отказывать ему, но не значила ли ее пассивность и отсутствие удовольствия, что к ней вернулась ее девичья фригидность?
— Пришел мистер Чарльз Тауэрс.
— Попросите его подняться.
Она назначила встречу в фойе, но теперь, когда этот момент наступил, она поняла, что не в состоянии встретиться с ним после такого длительного перерыва в столь многолюдном месте. Когда позвонили в дверь, она могла думать только о том, что сейчас увидит его любимое, милое лицо. О прочем она моментально забыла.
— Луиза…
В его глазах стояли слезы. Она не дала себе труда задуматься, отчего он плачет.
— Чарли, о, Чарли. — Она обвила его руками за шею, словно это было самой естественной вещью на свете. Всего на секунду он обнял ее, но потом, как раз в тот момент, когда она почувствовала быстрое биение его сердца и выступившую на щеках щетину, он отступил назад.
