Шарлотта Мендельсон - Почти англичане
Мистер Стеннинг готов ей помочь. Услышав, что она знакома с семейством Вайни, что это, собственно, мистер Вайни подал идею, он выглядит удивленным (Марине на удивление), но соглашается.
– Я, наверное, – говорит он, – поговорю с Клайвом.
– С кем, простите?
– С Клайвом. Темплером. Заместителем директора. Помните?
– Да, извините. Но…
– Нет, против рекомендации Александра Вайни он возражать не будет. С ним я тоже поговорю.
Вот он, потайной сад, мир Вайни; место, о котором Марина мечтала.
– Правда? О, пожалуйста!
– Да, если не забуду.
– Я… могу я… вы мне скажете, что он ответил? Мне бы очень хотелось знать.
– Не сомневаюсь. – Мистер Стеннинг по-взрослому глядит на Марину. – Вы, разумеется, поставили в известность родителей? – Он переводит взгляд на окно. Марина издает неопределенный звук.
– Что вы будете изучать, медицину?
– Да. То есть я ведь могу…
– Вряд ли. Нужен экзамен по химии. Вы не знали?
– Но…
– Ничего страшного. Старине Кендаллу будет до лампочки, говоря откровенно.
Марина смотрит на мистера Стеннинга открыв рот, а потом быстро его захлопывает.
– Да, – говорит она, сглатывая комок, – наверное.
– Значит, решено. Поздравляю, мисс Фаркаш. Вы приступаете завтра.
– Привет.
– Это большая ошибка. Нет, правда. Если бы на этой чертовой лодке был телефон, я бы все отменила.
Он улыбается.
– Могла бы не приходить.
– Ну, я…
Зачем она здесь – отменить события прошлой встречи, наказать его? Убедить в том, что нужно поговорить с матерью?
– Погоди-ка… – Петер наклоняется и разглядывает кусок гравия под ногами. Давняя привычка, вспоминает Лора; отсюда, наверное, и происходит Маринина любовь к ископаемым. Лора смотрит на его макушку и думает о прогулках в Кенсингтонских садах, где ее дочь часами копалась в песочнице. В этот момент недобрый ветер, подув сквозь розовые кусты, подхватывает феромоны Петера и бросает их ей в лицо.
Нет! Никогда! Он все такой же подонок. Лора не позволит себя провести. Плевать на прошлый раз – она тогда сошла с ума. Отныне и навсегда Петер ничего для нее не значит. Даже химия умерла.
– Вроде кварц, – говорит он. – Но всяко бывает. Один мой приятель нашел в Престон-парке алмаз.
– Не будь идиотом.
У него на затылке новая складка, нежная бледная кожа – должно быть, пахнет пустым гардеробом. Одна эта мысль заставляет Лору вздрогнуть и резко выдохнуть.
Петер глядит на нее. Нет-нет, она обещала себе, что этому не бывать. Она человек, а не бланманже. Он причинил горе всем женщинам, которых знал, даже их дочери, черт возьми. Ладно, думает Лора, отходя к чешуйчатому, будто в струпьях проказы, розовому кусту. Вот так.
– Повернись, – говорит Петер.
Лора дергает ветку – судя по виду, мертвую.
– Нет. – Она запечатывает себя, дышит ртом, опускает веки. Свет густой, как первобытный бульон. Если бы можно было сбежать…
– Ну же, – говорит он.
Безнадежно. Она его чувствует даже отсюда – воздух стал маслянистым от капсул секса. Петер не должен к ней подойти. «Пожалуйста, – думает Лора. – Спаси».
Его шаги шуршат по гравию. Лора прижимает пальцы к глазам, пока не появляются оранжево-серые тени и мягкая боль, и, исполнившись ненависти, судорожно вздыхает. Феромоны делают свое грязное дело. Он кладет руки ей на плечи.
– Лора, – говорит он.
23
Я, думает Марина на биологии, совершила чудовищную ошибку.
Что скажет бабушка… Завтра начнутся короткие каникулы и Марина поедет домой – одна.
Когда Рози или кто угодно другой увидит ее, они обо всем догадаются. Марина поступила ужасно, предала их мечты о ее врачебной карьере – и ведь понятия не имеет, как изучать историю. Что на нее нашло? И что теперь делать?
Нужно сказать мистеру Стеннингу, что она полная дура и передумала.
Нет, невозможно. Нет ничего хуже позора, даже ярость Рози меркнет в сравнении с ним. Мистер Вайни обо всем узнает и расскажет жене, а то и дочери. При одной мысли о том, что Марина – ее странность, ее неудача – станет темой для обсуждения, пальцы ног впиваются в подошву от стыда.
Хуже того: если даже думать об этом невыносимо, то каково будет вернуться в Илинг?
Это ее самый большой секрет, дающий ростки по ночам. С приближением коротких каникул ее все сильнее одолевает мысль о побеге. Как заставить себя вернуться в Кум-Эбби после того, как она неделю проведет в кругу семьи?
Подходит к концу практическое занятие по биологии, но Марина не может найти свиную печеночную артерию, не говоря уже о нижней полой вене. Едва перевалило за полдень, а она уже так устала, будто всю ночь работала в реанимации. В последнее время она не ложится раньше двух – слишком многое нужно успеть. И речь не только о сочинениях. Марина сидит допоздна и обезвреживает скверну, которая дает себя знать через зловещие предсказания толкового словаря; часами блуждает в кромешной тьме, соблюдая необходимые ритуалы – их становится все больше, будто в новой, ей одной понятной религии.
А утром, стоит открыть глаза, тревога и отвращение тут как тут.
– Сэр, – доносится сзади голос Айво Уильямса по прозвищу «Мамонт», – у меня в кармане слизь.
Класс хохочет, а Марина замирает со скальпелем в руке. Внезапно она понимает: из Кум-Эбби можно уйти, если школа сгорит дотла или здесь случится какой-то скандал. Другими словами, если не останется выбора. Но если скандал – то какой?
Этот раз не похож на прошлый – никто никого не целует. Так даже лучше: Лорины руки не ложатся вдруг на его затылок, не стискивают плечи; он не прижимает ее к груди – только приобнимает, и они застывают так на какое-то время, словно пара, потерпевшая кораблекрушение и наблюдающая, как последняя спасательная шлюпка идет ко дну.
Наконец Лора замечает, что стоит на клумбе, спиной к дереву, которое трется о ее спину грубой корой, как большой отчаявшийся зверь.
– Что мы делаем?
Петер улыбается.
– Я по тебе скучал, – говорит он. – Очень. Думал, ты меня так ненавидишь, что…
– Правильно думал.
– Марина не захочет меня увидеть?
– Нет, – отвечает Лора, впиваясь ногтями в ладонь.
– И я не знаю, как быть с матерью. Никакого проку от меня, да?
Ее мозг топчется в нерешительности, как лошадь перед барьером. В голову не приходит ничего умнее, чем:
– Пожалуйста! Нам правда нельзя.
– Что?
– Сегодня. Нам. Встречаться вот так. Петер, пожалуйста. Задумайся.
– Почему? Все ведь отлично.
– Не отлично. Как у тебя язык поворачивается? Я…
– Я не в том смысле… Нет-нет, не надо слез. Иди ко мне.
– Нет, не пойду! Я не расстроена – я, если хочешь знать, злюсь.
– Все честно.
