Роман Волков - Подарки ревности

28 апреля в 23:53

Всего в Питер выехали около трех тысяч фанатов ЦСКА: большинство поехали в автобусах, но несколько мобов – на поезде. Бригада Емельяна выбрала поезд: хоть немного подороже, зато комфортнее и можно выспаться. Вместе с ними в поезде поехал еще один моб, носивший название «Суворовцы». Объединенные «Храмовники» и «Суворовцы» должны были придумать свой собственный перфоманс на трибунах.

Марго впервые участвовала в подобных широкомасштабных действиях, и ей было весело и страшно. Правда, Емельян был категорически против того, чтобы брать девушку.

– На этот раз, парни, в Питере может быть что угодно, они Москву не любят! – говорил он. – И девушкам там не место, даже опытным и смелым.

Но за нее заступились все участники фирмы, и ему пришлось согласиться. Среди них были девушки, но они были не более чем подругами, а Марго претендовала на роль одного из соратников.

Емельян поставил только одно условие: Марго должна быть летописцем бригады: то есть ходить в особом жилете и с камерой и снимать на видео все происходящее для последующих отчетов. Марго пришлось согласиться, иначе бы она вообще не поехала.

В плацкартном вагоне поезда, где ехали оба моба, царила шиза – все орали фанатские кричалки, пели песни, прыгали, дурачились, боролись, спорили с проводниками и нарядом полиции. Полицейские поняли, что силы не равны: три не самых крепких сержанта не справились бы с целым вагоном здоровых фанатов, поэтому они вежливо пожелали счастливого пути и попросили не мешать другим пассажирам и проводницам и быстренько удалились.

Самые старшие из обоих мобов, которых называли основой, не принимали участия во всеобщем веселье. Они устроили в одном из плацкартных отделений палатку фельдмаршалов, занавесившись простынями, и обсуждали завтрашнюю акцию. Марго посчастливилось туда попасть: она предложила снять это обсуждение на камеру для истории: и сейчас она лежала на верхней полке и снимала шестерых здоровяков.

Северная ночь уже отступала, хотя за окнами была кромешная тьма, часовая стрелка приближалась к трем часам утра.

– После первого гола разворачиваем баннер с бомжом![31] – сказал здоровяк-блондин из основы «Суворовцев», которого звали Седым.

– А я бы после матча устроил дружеский перемах! – прохрипел другой «суворовец», самый взрослый, лет уже под тридцать, Дядя Миша, с несколькими шрамами на лице.

– Тебе, Дядя Миша, только бы голову под удары подставлять, – пошутил Седой. – В принципе, на стадионе на нас могут «прыгнуть», но мы им быстро дадим прикурить.

– А на втором тайме вывесим наши буквы! – сказал Дэн, правая рука Емельяна. Так он называл огромные плакаты с буквами, которые складывались в сообщение: «Пусть вечно живет задорный и боевой дух Северной столицы!» – но это для полиции на входе на стадион, а на трибунах буквы можно было поменять в другое сообщение: «Позор бомжам».

– Наши разведчики на вокзале будут. Так поспокойнее, – хмыкнул Дядя Миша. – Чтобы гости дорогие нас не встретили. – И он разгневанно допил чай из стакана в красивом подстаканнике, а потом постучал в стенку:

– Эй, парни! Скажите проводнику, чтобы чаю еще принес.

– Да мало нас, чтобы открытый бой принимать, мало! – крикнул Седой. – Мышками проскользнем в метро – и на стадион!

– Я тоже.

– И я тоже, – добавили остальные парни.

– А я воздерживаюсь, – сказал Емельян. – На вокзале нас точно положат, это без вариантов.

– И что ты предлагаешь? – буркнул Дядя Миша.

– А раньше сойти. На Малой Вишере, – ответил Емельян, проводя пальцем по карте.

– Так, – заинтересованно сказал Седой. – А дальше?

– А дальше мы садимся на электричку, проезжаем досюда, а тут уже встретимся с нашими парнями в автобусах.

– Чай, пожалуйста, – сказал проводник, ставя на стол поднос со стаканами. Никто не обратил на него внимания, все обдумывали затею Емельяна.

Все согласились, и решили никому не говорить о своем замысле, чтобы не спугнуть удачу, и поскольку уже было поздно, то дали команду всем разбушевавшимся парням успокаиваться и ложиться спать.

Марго легла на верхнюю полку, напротив Емельяна. Впервые за много месяцев ей было хорошо и спокойно. Руководители бригад сделали внушение своим ребятам, и после недолгих пререканий вагон угомонился – все разбрелись по своим местам, и сам Емельян снял футболку и запрыгнул на свою полку.

– Емельян… – спросила Марго. – Ты спишь?

– Пока нет, – ответил он. – А вот тебе надо выспаться. Завтра тяжелый день. И опасный. Не надо было тебе ехать, не надо. Что-то предчувствия у меня какие-то нехорошие.

– За меня не переживай, – сказала Марго, и сердце ее немного съежилось от радости, – все будет хорошо!

– Ну дай бог, дай бог… – пробормотал он и перевернулся на бок.

– Дай руку, – вдруг неожиданно для самой себя сказала Марго. Емельян даже не удивился, протянул свою голую мускулистую руку прямо к полке девушки. Та взяла ее в свои ладошки.

– Вот теперь я абсолютно спокойна.

Она прижалась щекой к крепкой ладони и сразу же заснула.

Емельян улыбнулся, руку он не стал выдергивать. Ему тоже стало тепло и спокойно, и он, еще раз прогнав у себя в голове подробности завтрашней акции, тоже задремал.

Вагон еще продолжал шуметь как улей с пчелами, но все больше и больше фанатов склоняли головы на подушки.

Когда стало совсем тихо, проводник, убедившись, что его никто не слышит, вытащил телефон.

– Привет. Это Саша Кабан. Да. У меня тут в вагоне едут два моба московских «коней»[32]. Их тут человек сто. Ага. Я тут разведал: они сойдут с поезда в шесть утра на Малой Вишере. Ага. Отбой! Слава «Зениту»!

В это время Зине тоже не спалось. Это был ее последний день в Москве, завтра утром ее ждал выезд в Краснодар, где надо было уладить какие-то дела Батуллы, а потом – ее ждал дворец в ОАЭ. Она уже не волновалась, все было решено. Письмо братьям она отправила, правда, не рассказала в нем о том, какое удивительное будущее ее ждет. Даже написала прощальную весточку соседкам: ни к чему расставаться в дурном расположении духа.

А все равно, жала ее сердце тревога, и она даже несколько раз вскрикнула во сне, разбудив соседку. А утром, когда Зина уже покинула общежитие со своей сумкой на колесиках, Алсу долго ворочалась на кровати, пытаясь понять, что ей напоминало поведение подруги. Но, увы, она так и не вспомнила: точно так же вела себя ее сестра Джамиля перед тем, как уехать в ОАЭ, чтобы навсегда пропасть на женской половине среди других молодых жен.

Глава тридцатая

Я всегда мечтала о том, чтобы пожертвовать собой во имя любви. К сожалению, у Бога хорошее чувство юмора, и всегда в подобных ситуациях я выглядела не как жертвующая собой, а просто как жертва. Не знаю, хорошо это или плохо… В любом случае, в мечтах и снах я столько раз это прокручивала и репетировала, что когда пришло время, то даже никаких сомнений или сложностей не возникло. Раз – и все.