Наталья Калинина - Полуночное танго
Ему снилась мать…
Молодая, простоволосая, она накрывала стол, который стоял возле крыльца, клала на клетчатую скатерть яйца, и они одно за другим скатывались в высокую, по пояс, траву, тут же бесследно в ней исчезая. А мать улыбалась, звала его, Михаила и отца обедать. «Я ни за что не пойду к столу без Лизы, — думал во сне Плетнев. — Вот придет Лиза, и мы с ней рука об руку выйдем к столу. Чего нам стыдиться? Ведь мы с детства друг друга любим. А мать с отцом нас благословят. Лиза, где же ты, Лиза!..»
Он проснулся от внутренней тревоги. Лизы и вправду рядом не оказалось. Несколько секунд лежал неподвижно, прислушиваясь к тишине старого дома, потом натянул джинсы и вышел на крыльцо. Сидевшие за столом под вишней двое как по команде повернули к нему головы.
— Лиза, почему ты бросила меня? Мне было так плохо, — сказал Плетнев, все еще переживая свой сон.
Она встала из-за стола, шагнула ему навстречу.
— Прости. Мы с Сашей тут… объяснились немного. Хотя сейчас для этого, разумеется, не время.
— Почему не время? — подал голос Саранцев. — Самое время ясную погоду навести. Хотя такие, как ты, туман предпочитают. Туман, обман, — так, кажется, поэты пишут? Правда, ты, Михалыч, у нас не поэт. Ты ки-но-дра-ма-тург. Правильно я выговорил? Так мне Лизка объяснила. А Лизка умная, она все знает. Выходит, ты, Михалыч, на драмах человеческих деньги зарабатываешь. Так я это понял? Ну а я тут брата твоего поминаю. Хочешь со мной Михаила помянуть?
Саранцев встал из-за стола, держась за его край, и, пошатнувшись, плюхнулся обратно на лавку.
Лиза прислонилась к стволу вишни. Ее голова оказалась в тени, и Плетнев не видел выражения ее лица.
— Так мы с тобой и не побеседовали начистоту, хотя ты мне две бутылки заграничного пива споил. С кол-ба-сой. Это тебе за твои драмы такой сытной колбасой платят? Я от нее до самого обеда сытый ходил. А в обед взял и напился. Назло вам с Лизкой. А потом Михаила напоил. Чтоб зря языком не трепал. С Михаилом мы в ту ночь хорошо побеседовали, хоть он и крепко сердцем маялся.
— И что же он тебе рассказывал? — спросил Плетнев. — Давай уж выкладывай — сам ясности хотел.
Саранцев вытащил из кармана мятую пачку «Примы», дрожащими руками зажег спичку.
Лиза шевельнулась, и Плетнев на мгновение увидел ее глаза, испуганные и растерянные. Потом на них легли зыбкие тени вишневых листьев.
— Все равно ясности между нами не получится. Да ты и не хочешь ее. — Сашка закурил. — Но скажу, раз требуешь. Я человек простой. Я на свету жить привык. Это Лизка вон голову в тень спрятала. Лизка наша сумерки любит — это ее так мать-учительница воспитала. В сумерках оно все шито-крыто и ничего не видать. Но сейчас оно не получится шито, потому как прохудилось старое корыто. Так что ты, Лизка, не морочь людям голову.
— Не суйся в чужие дела! — с не свойственной ей грубостью сказала Лиза.
— Что верно, то верно. Один тут сунулся, так его с яра ссунули. Царьковы, они такие — свои секреты при себе держат.
— Ты это про Михаила, что ли? — навострил уши Плетнев.
— Пьяный он, вот и несет Бог знает что, — поспешила вмешаться Лиза. — После жалеть будет.
— Это ты уже недозволенный прием применила. За такой прием тебе полагается… Э, да ничего не полагается. — Саранцев махнул рукой, поднялся с трудом со скамейки и сел на землю возле Волчка. — А насчет жалеть, это ты правильно выразилась. Я и по сей день жалею, что попутал голубку с мокрой курицей. Вот и пришел, чтоб ясность навести. А они тут, Волчок, не любят ясности. Эх, Волчок, Волчок, ты один меня понимаешь, только сказать не можешь. Даже хозяйка твоя с ее ясной душой ни черта не понимает. Я-то думал, она все на свете понимает.
— Ладно, не тяни резину — рассказывай, что тебе Михаил в ту ночь говорил. — Плетнев наклонился к Саранцеву. Волчок злобно ощерил клыки.
— Он тебе расскажет — держи ухо востро! — снова вмешалась Лиза. Она говорила непривычно дерзко и была явно чем-то взволнована.
— Когда-то ты мне верила. Пока эта добродетельница не вмешалась, из-за которой нынче закопали Михаила. Ты мне и сейчас веришь, только тебе, как и твоему дружку, проще в тумане блукать.
— Ты будешь на человеческом языке говорить? Или тебе помочь его обрести?! Из-за кого закопали Михаила?
Плетнев собрался было встряхнуть Сашку за грудки, но Волчок кинулся на него с грозным рыком.
— Всему бабье виной. Нашего брата силой не возьмешь, а на соблазн ихний сами на брюхе ползем. Да еще так сладко скулим. Правда, Волчок? Ишь, жирный ты какой. Это от спокойной жизни. А Лизка вон вся как жердина высохла. Оттого, что не как другие живет. По-своему. Свои, видите ли, законы придумала. А оно, как ни живи, все одно перед людьми отвечать придется. По ихним законам.
— Отвечу. Тоже мне испугал!
— Так ты ему и ответь. Вместо меня. Подскажи, на какой стежке-дорожке меньше всего репьев. Не то ведь исцарапается, бедняжка, ежели ты его своей поведешь. Он же не знает…
— Он знает все, что нужно, — сузила глаза Лиза.
Они говорили о нем в третьем лице, и от этого Плетневу стало не по себе. Он понимал, что отношения между Лизой и Саранцевым складывались годами, что они за это время узнали друг о друге то, что он, посторонний, знать не может.
— Ну, как хочешь. А я все-таки свою душу облегчил. Хоть и не совсем, а полегчало на ней. Эх, хозяйка, налей-ка на дорожку стопарик. Стременную… Вот спасибочки. — Он осторожно взял из Лизиных рук стакан с вином. — Он не оценит, как должно, а мне бы его счастья на целую жизнь хватило.
— На целую не хватит, — возразила Лиза. — Жизнь длинная, а счастье — как вспышка молнии.
Она снова зашла в тень, и Плетнев не успел разглядеть выражения ее лица.
Пошатываясь, Саранцев поднялся и со всей силы зашвырнул пустым стаканом в забор.
— Вот тебе и вспышка! Нет, уж лучше я золой тлеть буду. Зато целый останусь.
Он направился к калитке, сопровождаемый Волчком. Возле забора нагнулся.
— Слышь, Лизка, стекло собери. Не то кобель лапы порежет, покуда вы будете миловаться на мягкой перине. Осколками разбитого счастья.
— Мне кажется, он что-то знает. Михаил у них последнюю ночь провел. Эй, Сашка, постой!
Плетнев бросился было к калитке, но Лиза схватила его за руку. Крепко. Властно. Приблизила к нему свое лицо, неузнаваемо чужое в неверном лунном свете.
— Ничего он не знает. Хотел внимание к себе привлечь. Пьяные любят, когда им внимание уделяют.
— Нет, Лиза, нет. И ты от меня что-то скрываешь. Зачем? Тайны только от чужих хранят.
— От самых близких тоже.
— В конце концов, мне все это надоело! Этот ваш эзопов язык. — Плетнев резко высвободил руку, взбежал по ступенькам. — Вы сплели вокруг меня хитроумную сеть, убаюкали мои подозрения. Вы даже не позволили мне повидаться с Михаилом перед его смертью. А теперь Саранцев на что-то намекает, оскорбляет меня, просто смеется надо мной. И ты будто заодно с ним. Лиза, ну зачем ты принимаешь этого пьянчугу и…
