Анна Шилай - Дар Солнца
— Кто кому?
— Эти еба… дурацкие Абраменко! Они хотят назвать её Аней.
— Ну, хорошее имя. У меня подруга Аня. Ладно, я звоню не за этим. Билеты уже забронированы, вылет пятнадцатого…
— Дара, мне не до вылета! — воскликнул я. — Моего ребёнка зовут Ариадна! Её так Солнечная назвала, я всегда так её звал. Только так её и будут звать!
В трубке прозвучал тяжелый вздох девушки.
— Матвей. — Теперь её голос был низкий и прохладный. — Да какая, к чертям, тебе разница, как её будут звать? Ты через неделю забудешь о ней.
Я едва не выронил сигарету.
— Что, прости?
— То. Ты уже задолбал со своим ребёнком. Сам говорил, что она не была желанной, ты её не хотел, побыстрее бы её сбагрить…
— Я так не говорил.
— Ты это имел в виду. Да стоит мне расстегнуть лифчик, ты забываешь, что у тебя есть дочь. Что за папаша ты, раз так легко тебя сбить с толку?
— Прекрати, Дарина.
Мы помолчали.
— Прости, — тихо пробормотала она. — Я тоже на нервах… родители давят. Хотят тебя увидеть. Я тоже хочу, если честно. Давай ты поскорее подпишешь документы и приедешь ко мне?
Дарина, Дарина… Я стряхнул пепел. По тротуару прошел молодой парень, ведя за руку светловолосую девочку с двумя бантиками, и они что-то весело обсуждали. Я на секунду представил себя и Ариадну, вот так же идущих и критикующих новую французско-немецкую интерпретацию "Красавицы и чудовища"…
— Дара, — медленно начал я, — может, мне в самом деле никому её не отдавать?
— Так, Матвей. Ты ведь несерьезно?
— Почему это? — нахмурился я.
— Потому что это не то, что тебе нужно? Ты хочешь связать себя путами отцовства в двадцать два года? Больше никаких вечеринок, спонтанной поездки по странам Европы, ночей без сна?
— Прошлая едва не стоила мне жизни няни, — ввернул я.
— Милый, — она снова включила режим "ласковой кошечки", — мы ведь уже всё решили.
— Но она моя дочь, Дара.
Девушка вздохнула, и я расслышал тихое ругательство.
— В общем, так, солнце. Тебе придется либо остаться с ней, либо поехать со мной.
Дураком я не был.
— То есть, ты ставишь меня перед выбором: ты или ребёнок?
— Суть ты уловил, — подтвердила Дарина.
Мне определенно нужна ещё одна сигарета… Взглянув на тлеющий фильтр в пальцах, я выбросил его в урну и полез за другой.
— Дарина, не надо так. Ведь можно…
— Я или она.
Я вздохнул и кивнул:
— Хорошо.
Я вошел в кабинет отца через десять минут и тридцать секунд после того, как стремительно покинул его.
— Ну что, одумались? — улыбнулся Леонид.
— Да. Я все обдумал, кое с кем посоветовался и решил.
Я сел, помассировал пальцы, взял ручку… а потом отбросил её, смел оба контракта и разорвал их.
— Что вы делаете?! — вскрикнула Вероника. Марго и Настя же всё поняли, и по их лицам расползлись светлые, счастливые улыбки.
— Удочерения не будет, — объяснил я. Встав, я взял ребёнка на руки. — Я буду её отцом, матерью, няней, сиделкой, всем, кем придется. И она останется Ариадной.
Тима и Влад хлопнули друг друга по ладоням, выкрикнув "YES!". Денис жевал губы, лишь бы скрыть улыбку, рвущуюся наружу, и у него, надо сказать, не особо успешно получалось.
— Всё из-за имени? — спросил Леонид.
— Не только. — Я поцеловал дочку в лобик и уложил на плечо, где она сразу перестала вертеться и успокоилась. — Я гнал от себя эту мысль, думая, что со мной ей будет плохо. Не обещаю, что не облажаюсь пару-тройку раз, но я научусь. Блин, я расшибусь в лепешку, но я научусь, как быть ей хорошим отцом.
— Ты уверен, сын? — спросила мама. В её глазах читалась надежда.
— Да. Я никому, никогда её не отдам. — Повернувшись к хозяину кабинета, который едва не танцевал ламбаду, я произнес сквозь улыбку и рвущиеся из глаз слезы. — Поможешь? Что там будет нужно, справки, регистрация в моей квартире, наследство… все. Пап?
— Не сомневайся. Простите, Леонид, Вероника… — Мой отец подошел к нам и обнял за плечи, — но наша внучка остается с нами.
Я опустил лицо в волосики дочки, вдыхая их знакомый, такой родной запах.
— Я люблю тебя, Ариадна, — тихо шепнул я ей.
И она сильнее сжала пальчиками мою руку, отвечая так: "И я тебя, папа".
XX
Не стоит говорить, что это решение стало судьбоносным. И квадратному придурку ясно, что жизнь не останется такой, какой она была, после того, как я отменил удочерение и оставил Ариадну.
Первые два дня были в сплошной эйфории. Я переобнимался со всеми, кто этого захотел, не по одному разу; той же участи подверглась и моя девочка. Подоспевших представителей органов опеки и попечительства с извинениями (вот ни на одну секунду эти извинения не были виноватыми) отправили обратно, папа откосил от всех встреч в этот день (и в следующий тоже, в последствие), и мы уехали в загородный дом родителей праздновать. Тима и Денис перебрали лишнего и устроили импровизированный концерт "Сплин", и мне пришлось зажимать ушки Ариадны, чтобы она не оглохла от этого ужаса и, если у неё есть музыкальный слух, он не был испорчен с младенчества. Потом к ним присоединилась Марго, исполнив каверы на половину песен фолк-группы "Мельница", а так как её голос был созвучен с Хелависой, вышло очень даже неплохо. Мой дочке понравилось, она улыбалась, слушая "Дорогу сна", и Марго обещала, когда будет такая возможность, спеть ей остальные песни.
Утром, пока все спали, я съездил домой, оставил там вещи Ариадны, которые собирался отдать вместе с ней, потом зарулил на работу и продлил свой отгул ещё на один день. Сотрудники, узнав, что девочка остается со мной и я официально навсегда стал отцом, разнесли эту весть по всему зданию, и там собирались во второй половине дня устроить свой праздник в эту честь. Воспользовавшись моим одурением от счастья, с меня взяли обещания, что я и малышка почтим их своим присутствием.
С этим ребёнком явно было что-то не то, как с другими детьми — в самом хорошем смысле. В родительский дом я вернулся около одиннадцати часов, ожидая, что Ариадна уже закатывает истерики — Настя поделилась, что те дни, что мы были в разлуке, она всегда по утрам была в дурном настроении, — но моим глазам представилась очень милая картина: девочка спокойно болталась в руках деда, который её повсюду за собой таскал, переговариваясь по громкой связи с помощницей, а бабушка щекотала её ладошки, когда могла дотянуться. Конечно же, увидев меня, она сразу заерзала, желая оказаться в моих объятиях, но теперь я видел спокойствие на её личике, словно она уже знала, что всё хорошо и будет так всегда. Что я больше никуда не денусь от неё, даже если она меня не видит.
