Татьяна Воронцова - Невроз
Пальцы Грэма лениво перебирали ее волосы, ровное дыхание убаюкивало, даруя обманчивое, но такое желанное ощущение «все в порядке, я с тобой». Незаметно для себя они погрузились в сладкую дрему...
...из которой их выхватил звонок в дверь.
– Ты кого-то ждешь? – шепотом (как будто стоящий на площадке мог услышать) спросила Рита.
Грэм выглядел озадаченным.
– Нет.
– Кто же это может быть?
– Ольга. – Он чуть заметно хмурился. – Она заходит время от времени. Что-то взять, что-то положить...
Рита представила, как Ольга переступает порог, видит на коврике женские сапоги, на вешалке – пальто... Не узнать их просто невозможно. И что она сделает? Повернется и уйдет? Хорошо, если так.
– Не открывай. Пусть думает, что тебя нет дома.
– У нее есть ключи.
– Господи...
Грэм тяжело вздохнул и начал выбираться из постели. В прихожей уже слышалось щелканье дверного замка. Очевидно, Ольга нажимала на кнопку звонка только из вежливости.
С большим трудом подавив желание нырнуть с головой под одеяло, Рита прислушалась. Ничего. Шепотом они разговаривают, что ли? Ничего, кроме тяжелых ударов ее собственного сердца.
И почему все вечно происходит так, как происходит? Не так уж часто она оказывается в этой квартире. Не так уж часто заходит Ольга. Теперь объяснений не избежать. Какой тактики будет придерживаться Грэм?
Хлопнула входная дверь. Грэм вошел в комнату, рассеянно взял с подоконника пачку сигарет. Продолжая смотреть в окно, щелкнул зажигалкой. Рита молча ждала. Ее терзало беспокойство, но она не знала, о чем спросить. Тупо: «Ну? Ну что?» Все это так смахивало на водевиль, что больше всего на свете ей хотелось провалиться сквозь землю или (первый вариант проще, но второй обещает больше удовольствий) послать к чертовой матери обоих – и брата, и сестру.
Наконец он повернулся к ней и с робкой улыбкой предложил:
– Может, кофе?
– Давай, – машинально откликнулась она.
Приятно было сидеть за большим кухонным столом в махровом халате и мягких тапочках на босу ногу, чувствуя в руке вес керамической кружки с горячим кофе. Грэм, как всегда, приготовил его не по-простому, а с какими-то заморочками, отчего аромат стал еще более сногсшибающим, а про вкус и говорить нечего. В голову снова пришла шальная мысль: вот бы это навсегда или хотя бы лет на ...дцать.
Как неудобно устроен человек (всякий человек?): вечно-то ему хочется больше, чем у него есть!
– Думаю, пора заканчивать эти игры в психоанализ.
– Вот как? – Грэм аккуратно поставил кружку на стол. – Во что же мы будем играть?
Она взглянула ему в глаза.
– Почему ты обманываешь меня?
– Не понимаю.
– Понимаешь.
Он выдержал паузу.
– Понимаю, что ты имеешь в виду, но не понимаю, почему ты называешь это обманом.
«Ну вот, – с тоской подумала Рита, – опять начинается хождение по кругу».
А потом ее осенило: он В САМОМ ДЕЛЕ не считает это обманом, потому что давно перестал разделять свой мир на мир фантазий и мир объектов. Для него не существует двух независимых друг от друга миров – вымышленного и проявленного. Не два, но один. Неужто его заболевание серьезнее, чем она полагала? А может, это вообще не заболевание?
Следующие три дня прошли в ожидании неизбежного, когда приходилось то и дело напоминать себе, что все мы взрослые люди и никто никому ничего не должен, но вздрагивать от каждого телефонного звонка, потому что он мог оказаться тем самым, способным положить конец старой дружбе. Однако Ольга не позвонила. Во всяком случае, не сразу. Как выяснилось впоследствии, она ждала этого от Риты. Звонка с извинениями... простите, за что?
– Я обратилась к тебе за помощью! – негодовала подруга. – Потому что считала специалистом. Мой брат болен, а ты воспользовалась его состоянием...
Глаза у Риты полезли на лоб.
– Минуточку. В чем ты пытаешься меня обвинить? В совращении малолетнего? Или психического инвалида?
– Этого не должно было случиться, – заявила Ольга упрямо. – Я понимаю, он из тех мужчин, что нравятся женщинам, а у тебя никого нет...
– Ты считаешь его человеком, не способным принимать решения самостоятельно?
– У него пограничное состояние психики!
– Кто тебе это сказал?
Разговор продолжался на повышенных тонах, в результате они распрощались, весьма недовольные друг другом. Рита надеялась, что это все. Но нет, через пару дней Ольга позвонила опять.
– Ладно. Сделанного не воротишь. – Она тяжело вздохнула. – Так он неизлечим?
– Я бы сказала иначе, – осторожно поправила Рита. – Он не болен.
– Что значит «не болен»? – изумилась Ольга. – А как же его невроз?
– Не далее как вчера ты называла это пограничным состоянием психики... спасибо, что не шизофренией.
– Я не врач, – буркнула та.
– Тогда почему ты утверждаешь, что твой брат болен?
– Он ничего не ел... и эти его приступы паники...
– Он больше не жалуется ни на приступы паники, ни на отсутствие аппетита, не так ли?
Ольга пристыженно молчала.
– Конечно, невроз имеет место, – сжалилась Рита. – Но, знаешь... это не самое страшное, что может случиться. В некотором смысле невроз – это попытка самолечения. Правильнее сказать: попытка саморегулирующейся психической системы восстановить баланс, что абсолютно ничем не отличается от функции сновидений. Оставь ты, бога ради, своего брата в покое. Он просто ДРУГОЙ, попытайся это понять.
– И что же вы собираетесь делать дальше? Ты и он.
– Будем жить долго и счастливо и умрем в один день... или расстанемся прямо сейчас... в любом случае я не намерена обсуждать это с тобой.
Ольга больше не напоминала о себе. Но Грэм внезапно сделался раздражительным, даже истеричным. Откуда-то ему стали известны факты ее биографии, о которых она ни разу не упоминала, исполненная твердого намерения вычеркнуть их из памяти раз и навсегда.
Откуда-то.
Все это было и грустно, и смешно. Вспомнились школьные сплетни, шушуканье за спиной, жалкие, но не всегда безобидные интриги... Считается, что женщины не умеют дружить. А кто умеет? И вообще, что можно называть словом «дружба»? Возможность в любой момент переложить свои проблемы на кого-то другого, а если не переложить, то хотя бы вынудить этого другого потратить личное время на их бессмысленное обсуждение? Банальный развод – на сочувствие, вышибание слезы и другие этические манипуляции? Или все же нечто иное – то, во что хотелось верить в юности. Бескорыстие. Готовность прийти на помощь. Умение хранить секреты. Чувство такта, наконец!
К своему ужасу, Рита начала понимать, что ее прежние установки не выдерживают испытания жизнью. А тут еще он – усталый, красивый, порочный – стоит, глядя на темную воду Останкинского пруда, и спрашивает:
