Мария Беседина - Я не сплю по ночам
– Сереженька... Обещай мне, что не рассердишься, если я признаюсь тебе...
– В чем? – до сих пор жена ни разу не давала Сергею повода для ревности. Но ведь она так красива, Сергей не сомневался, что любой нормальный мужчина при виде его Наталочки не может не потерять голову. Слова Наташи почти испугали его.
– Я... обманула тебя. Обманывала все это время...
– Наталочка, что ты говоришь?!
– У тебя никогда не было язвы. Мы с профессором Корзуновым договорились вместе лгать тебе.
– Бред какой-то, – оторопел Сергей. – Но зачем вам с профессором понадобилось отправлять под нож совершенно здорового человека?
– Не здорового, Сереженька, – все так же тихо ответила Наташа. – У тебя рак.
– Что?!
– Последствие радиации. Опухоль удалена, но она может снова появиться. Где угодно: в пищеводе, костном мозге, печени... Ни один врач не способен это предугадать.
Потрясенный известием, Сергей смотрел на жену широко раскрытыми глазами.
– Непосильные физические нагрузки и нервное напряжение могут стимулировать развитие новой опухоли, – закончила Наташа. – Сереженька, пожалей себя... хотя бы ради нас. Ведь при правильном соблюдении режима рецидив может не наступать десятилетиями.
– Ты сама говоришь, как профессор...
– Я читала книги о твоей болезни... Сережа, я не хочу тебя потерять! Никакие деньги не заменят мне тебя, любимый мой, родной...
Сдерживаться дальше Наташа была не в силах, да и кто смог бы остаться спокойным в подобной ситуации? Крепко обняв Сергея, Наташа залилась исходившими, казалось, из самой глубины сердца слезами, заколотила кулачками по спине мужа...
Сергею вдруг показалось, что слезы Наташи жгут его грудь, словно расплавленный металл.
Глава 19
Кошмарная истина, так неожиданно открывшаяся ему, перевернула все мироощущение Сергея. Он испытывал то же чувство, которое возникает у человека, столкнувшегося с непреодолимой стихией – извержением вулкана, ураганом... Сознание, что от его силы, ловкости, ума ничего не зависит, и все, что ему остается? – пройти испытание с честью.
Сергей не пошел на стройку, но мысль о том, что он должен делать что-то для жены и детей, не давала ему покоя. В городе бушевала лихорадка приватизации, жилплощадь становилась вложением капитала, и Сергей решил во что бы то ни стало выбить у чиновников полагающиеся ему метры. По крайней мере, у Наташи и малышей будет свой уголок, а в случае необходимости его и сдать можно. О себе Сергей, мысленно рисуя картины будущего, уже не думал. Он не боялся смерти, просто, потеряв слишком многих друзей, стоявших с ним плечом к плечу во время радиоактивного шквала, не мог тешить себя иллюзиями. Павло, Ванюша, Равиль, Стас – имена тех, кто избежал непосредственной опасности, но был настигнут гибелью, словно гнавшейся за ними по пятам. Смерть будто злилась на то, что эти смельчаки сумели отогнать ее от мирных городов и сел. Имена друзей запечатлелись в памяти Сергея крепче, чем если бы они были вырезаны на мемориальной доске. Их смерть не была красивой, изуродованные мучительными болезнями, они угасали один за другим на больничных койках, но Сергей с горькой гордостью говорил себе, что эти ребята совершили два подвига: первый, за который им дали награды и льготы, и второй, не такой эффектный, но, возможно, доставшийся им гораздо дороже. Скромные, незаметные герои прилагали последние силы, чтобы не только не быть обузой близким, а по мере возможности выполнить свой долг перед семьями, обеспечить их, чем можно. Они забывали о гордости, покорно выносили измывательства равнодушных, заевшихся чиновников лишь для того, чтобы на пороге могилы знать, что их детям будут обеспечены кров и образование.
Мог ли Сергей позволить себе поступить иначе? Он объявил Наташе, что возобновляет попытки вырвать из зубов у бюрократического дракона полагающуюся ему площадь. Конечно, Сергей не выражался столь патетично. Он просто сказал:
– Наталочка, ты не выбросила тот ответ, который мы получили из мэрии в прошлом году? Может, надо попробовать написать еще одно заявление...
Теперь у Сергея было сколько угодно свободного времени, и он тратил его на хождение по инстанциям. Физически это было нетрудно, но сколько оскорблений приходилось ему выслушивать в каждом кабинете! Ужаснее всего было то, что эти мерзости, от которых каждый раз бунтовала гордость Сергея, говорились без желания оскорбить – их порождало равнодушие и святая уверенность в том, что обладание материальными благами – привилегия узкой касты «нужных людей», а все прочие, пытающиеся отобрать у них хоть крошку, – наглые попрошайки, заслуживающие лишь презрения. О, никто не говорил этого вслух, но в отфутболивании просителей из кабинета в кабинет просматривалась хорошо продуманная система.
Вдоволь наслушавшись чиновничьих нотаций, Сергей вскоре с отвращением обнаружил, что уже не вздрагивает, когда его в частных беседах называют рвачом, а официально именуют иждивенцем, советуют зарабатывать на квартиру честным трудом – ну, пусть хоть грузчиком устроится... Зато теперь он научился понимать чиновничий жаргон, умел вовремя выложить на стол нужную справку, повергая в растерянность очередного бюрократа.
Чтобы раздобыть одну такую бумагу, требовалось сначала предъявить несколько других. Одна бумажка цеплялась за другую, точно зубья диковинного механизма. Тут-то Сергей и обнаружил, что за ним числится непростительный, по мнению чиновников, грех: покидая Украину, он беспечно не запасся выписками из документов, которые можно было получить только на месте.
– Удивляюсь, как это вы направились в Ленинград, не приведя в порядок бумаги, – ехидно заметила Сергею чиновная дама по имени Юлия Семеновна.
Она была весьма довольна собой – к ней стекались заявления многочисленных просителей, и Юлия Семеновна могла по собственной прихоти дать им ход, положить под сукно на неопределенное время или вовсе вышвырнуть в корзину. Что греха таить, среди коллег Юлии Семеновны порой встречались и те, кто превратил свое бумажное могущество в источник дохода, вымогая у людей деньги за то, что им полагалось по праву. Однако Юлия Семеновна с гордостью думала о себе, что она выше вульгарного мздоимства – нет, она руководствуется лишь соображениями высшей справедливости, препятствует разбазариванию государственных средств. Ее возмущало, что засыпавшие ее просьбами недотепы вовсе не ценили принципиальность ее позиции, благородство помыслов. Ей было невдомек, что любому человеку, наделенному чувствующей, любящей и страдающей душой, моментально становилась очевидна истина, в которой сама Юлия Семеновна не отдавала себе отчета: никакой принципиальности здесь не было и в помине.
