Татьяна Ковалева - С тобой навсегда
От этих мыслей я начинаю заводиться. Да еще Петер быстро мчит. Меня подзадоривает скорость.
«Ну держись, Кандидат! Я еду!.. Окажись только дома: мне на удовлетворение (нет, лучше — на сатисфакцию!), а себе на беду! Щека твоя будет пылать долго!»
Я смотрю за окно, но города не вижу. Внутренним взором своим я вижу сейчас только Кандидата, который — униженный, побитый, бледный — держится за щеку.
«А если его не будет? Ведь скорее всего — не будет. Что тогда?»
Меня осеняет блестящая мысль, я улыбаюсь:
«Я знаю, что тебе дорого, — дорого так, как мне дорога моя честь. Мы поквитаемся с тобой, Кандидат!»
Теперь я внимательно гляжу в окно. Мелькают дома… магазины, киоски… Наконец вижу то, что мне надо:
— Вот здесь, Петер, останови на минутку!
В магазине товарищества садоводов и огородников я покупаю кривой садовый нож. Очень острый большой нож. Прячу его в сумочку.
Потом мы опять быстро летим по городу.
«Держись, Кандидат! Я еду!.. Подлость должна быть наказана! Иначе на этом свете нельзя!»
…Вот мелькнули величавые купола знаменитого собора. Я объясняю Петеру, как удобнее проехать. Спустя пять минут показывается знакомый дом. Останавливаемся у подъезда.
Я открываю дверцу.
Петер берет меня за локоть, задерживает на секунду:
— Ты надолго?
— Нет!.. — я неуверенно пожимаю плечами. — Нет. Не знаю… Может, всего минуту…
— Я — с тобой?..
Кажется, Петер догадывается, что у меня здесь не простой должок.
Я опять пожимаю плечами, улыбаюсь Петеру.
«Не хотелось бы, чтобы он, иностранный подданный, вместе со мной угодил в милицию. Дело-то я задумала рисковое! Можно сказать — из ряда вон!»
— Пожалуй, не надо, — я целую его в щеку. — Впрочем как хочешь…
И решительно выхожу из машины.
Петер вроде бы идет за мной. И это понятно: он же видит, что я на взводе. Подстраховывает.
Поднимаюсь на второй этаж, с силой давлю на кнопку звонка. Слышу мелодичную трель, раздающуюся с той стороны двери. Трель очень длинная, бесконечная трель. Но я все давлю и не отпускаю. Меня не оставляет ощущение, что за дверью сейчас кто-то есть. Конечно же! Вижу, какая-то тень быстро мелькнула в «глазке». А может, это мое отражение? Нет, я сейчас ни в чем не уверена.
Оглядываюсь. Петер стоит на площадке — лестничным маршем ниже. Удивленно смотрит на меня.
Я улыбаюсь Петеру, поворачиваюсь к двери спиной и ударяю в нее пяткой. Может, так будет слышнее? Но здесь очень крепкая дверь. Даже не дрогнула от этого удара! И обита толсто. Мой отчаянный удар почти не слышен даже с этой стороны, — не говоря уже о той.
Опять вижу — что-то мелькает в «глазке».
«А! Кандидат, ты все-таки дома! Но боишься открыть! Что ж, это очень вписывается в твой образ. Ну хорошо же! Ты сам того хотел, подлец…»
Еще раз улыбнувшись Петеру и как бы извинившись перед ним, я достаю из сумочки нож и с силой вонзаю его в дверь. Вонзаю повыше — куда рука достает. И, нажимая на рукоять, веду нож наискосок — почти по диагонали…
«Но какой же крепкий здесь дерматин! Хорошо, что нож — острый…»
Потом вонзаю нож второй раз. От всей души! И кромсаю дерматин в перпендикулярном направлении. Хватаю лоскут рукой и тяну его на себя. Дерматин рвется с треском. И треск этот громкий — на весь подъезд — ласкает мне слух.
К своему удивлению, под толстым слоем минеральной ваты обнаруживаю еще дерматин — очень старый.
«Ох, как ты запаковался! Создал себе уютный мирок! Но это не спасет тебя, ибо я — во гневе».
И я снова вонзаю нож, и торжествующе вырываю широкую полосу этого старого, может, еще довоенного дерматина. Нож с неприятным скрежещущим звуком цепляет нечто металлическое.
И тут взору моему открывается небольшая латунная табличка, несколько позеленевшая от времени. Что-то на ней написано…
Мне хочется прочесть. Я привстаю на цыпочки и провожу по табличке рукой — сметаю пыль, клочки ваты.
И читаю…
Профессоръ хирургiи
В.К. Игумновъ
Будто пораженная молнией, я замираю под искромсанной дверью. С минуту изумленно взираю на табличку.
«Вот, значит, где обитали мои предки!.. И, как видно, не случайно судьба вела меня к этой двери. Быть может, и Кандидата судьба толкнула на подлость с той только целью, чтобы я в порыве негодования набросилась на его дверь и обнаружила истину, так глубоко скрытую!»
Бросив нож у порога, я поворачиваюсь и тихо спускаюсь по ступенькам.
— Извини, Петер!.. Наверное, тебе не надо было за мной ходить. Сам видишь…
Он не отвечает, идет за мной.
А я сейчас думаю о том, что вот и до меня у нас в роду были медики.
Садимся в машину.
«Что это Петер такой тихий? Его, верно, впечатлил мой поступок…»
Осторожно взглядываю на Петера и вижу в глазах его уважение. И тут же мне кажется, что глаза его смеются.
Но Петер говорит серьезно:
— Я люблю тебя…
И, наклонившись, целует меня в губы.
Лейпциг
Германия встречает нас пасмурной погодой. Я расцениваю это как положительный знак. Хмурое небо и мелкий нудный дождичек в начале нового жизненного этапа — почти гарантируют безмятежное солнце и личное счастье некоторое время спустя. Но я могу сказать с уверенностью — счастлива и сейчас, в начале нового жизненного этапа. Потому что рядом со мной идет Петер — большой, сильный, красивый и любимый, я опираюсь на его руку…
Несколько дней спустя, действительно, начинает проглядывать солнце, а потом надолго устанавливается тихая ясная погода. Мне это представляется несколько необычным для осени. Я привыкла к осени ветреной, ненастной, наводящей тоску. А здесь, в Лейпциге, рядом с Петером у меня душа поет. Хотя и мелькнет иной раз грустное: «А как там у нас?».
В Лейпциге, во всяком случае первое время, мне очень интересно. Я так и порхаю, и всплескиваю руками, и постоянно восклицаю что-нибудь восторженное.
У Петера недалеко от площади Рихарда Вагнера большой двухэтажный дом. Петер платит за него в рассрочку. Сколько в этом доме комнат, я не знаю и даже не берусь сосчитать, ибо некоторые из комнат имеют выдвижные на роликах стены и при желании комнаты можно располовинить; и еще есть некоторое затруднение: считать ли за комнаты две гардеробные — на первом и втором этажах — без окон, более напоминающие большие чуланы? И Петера спрашивать не хочу, так как почти уверена, что вопрос о количестве комнат в его доме вызовет лишь изумление и непонимание. У Петера есть дом — и этим все сказано…
Дом обставлен со вкусом — потрудился дизайнер. Всюду дорогая удобная мебель и — море цветов, причем, если не знаешь, никогда нельзя сказать с уверенностью — живые в данный момент перед тобой цветы или искусственные. В некоторых местах — под лестницей, по углам холла, в прихожей у окна — разбиты целые цветники. За живыми цветами «присматривает» электроника, коей задан определенный режим, и она чутко реагирует на малейшие изменения температуры воздуха, влажности воздуха и почвы. Фантастика! Можно часами наблюдать за работой этой электроники: то вдруг ветерок — теплый и влажный — подует откуда-то на цветы, то прольется на них быстрый ласковый дождичек, то прикроются слегка жалюзи и ограничат слишком изобильный солнечный свет…
