Ширли Конран - Кровное родство. Книга вторая
– Незачем обвинять меня, если у тебя проблемы на работе, – расплакалась Аннабел.
…Воспоминания об этом вечере были прерваны прибытием ее чемоданов.
Адам знал: Аннабел надеется, что он встретит ее в аэропорту. Однако он не поехал в Ниццу. Вместо этого, включив воду и отопление в обезлюдевшем теперь замке, он отправился совершать пробежку трусцой вокруг Сарасана. Этот новый вид спорта – джоггинг – появился совсем недавно и быстро вошел в моду.
Занятый подсчетом сделанных шагов и проверкой пульса и дыхания, Адам не замечал, что в свете сентябрьского неба Сарасан выглядит совсем по-иному и что далекие горы теперь кажутся розовато-лиловыми – точно того же оттенка, что и поля цветущей лаванды. Он не видел, что над живыми изгородями из кустов черной смородины, усыпанных блестящими спелыми ягодами, низко склоняются ветви диких фиг, отяжелевшие от плодов. Он не чувствовал ни тонкого аромата сосен, ни отдававшего кокосом дуновения ветерка, ни сильного, соленого, таинственного запаха моря. Точно так же он мог бы бежать по треку стадиона или по дорожке спортивного зала.
Ощущая приятное возбуждение после пробежки, Адам принял душ в ванной Элинор: ему уже очень давно хотелось этого. Ему нравилось чувствовать себя по-настоящему, по-настоящему, по-настоящему богатым.
Растираясь махровым полотенцем, он насвистывал какую-то мелодию. Потом он опрыснул себя тонизирующим одеколоном, вылив добрую половину флакона. Окно ванной было распахнуто, и он мог видеть, что небо помрачнело, налилось темным пурпуром, затянулось тяжелыми графитово-серыми тучами. Он верно рассчитал время для своей пробежки.
На какой-то миг воцарилась угрожающая тишина, в которой слышалось только легкое шуршание листьев плюща, обвивавшего террасу; потом ослепительный блеск расколол небо пополам, и мощно грохнул гром.
Когда струи дождя захлестали по стенам замка, Адам закрыл окно. Завязывая пояс халата, он чувствовал себя уютно и покойно. Ему захотелось шампанского.
Без цветов, шума и движения, некогда наполнявших его, замок казался безжизненным. В холле первого этажа шаги Адама по мраморному полу отдавались гулким эхом: старинные ковры были уже сняты и отправлены на аукцион Сотби. В конце недели за коврами должна была последовать и мебель. Представитель фирмы, прибывший для ее оценки, как раз находился наверху.
Бар для напитков, сделанный из бежевого мрамора, оказался пуст, так же как и отключенный холодильник. Адам прошел на кухню – там еще до сих пор пахло засохшим хлебом – и открыл дверь в кладовую для мясных продуктов (когда-то прежние владельцы замка хранили в этой комнате свои сокровища). Раньше на полках громоздились горы всяких вкусностей, с потолка, высоко подвешенные на крюках, чтобы не достала кошка, свисали связки колбас, достойные аппетита Гаргантюа, и копченые окорока. И теперь в воздухе еще стоял слабый запах бекона, смешанный с чудом задержавшимся там персиковым ароматом уже ушедшего лета, но полки были пусты.
В сердцах захлопнув дверь кладовой, Адам открыл другую, ведшую в старинный подвал, где Элинор держала вина. В свете вспыхнувшей под потолком лампочки он увидел, что пусто и там.
Наконец в телевизионном салоне ему удалось обнаружить забытую там бутылку бренди. Сделав первый глоток, он вдруг услышал странный звук: кто-то царапал стекла дверей, выходивших на террасу. То была Фадж, светло-рыжая кошка Элинор, которая, обезумев от дождя и грома, отчаянно просилась в дом. Откуда она взялась? Ведь ее должна была забрать к себе повариха Сильви, справедливо решившая, что Фадж вряд ли удастся выжить среди целой стаи одичавших бездомных деревенских кошек.
Счастливая, что вновь оказалась дома, Фадж свернулась клубочком на диване возле Адама, который от нечего делать взялся перелистывать старый журнал, ощущая в душе нарастающее раздражение от того, что Аннабел запаздывает. Как благоразумно с его стороны, что он не поехал встречать ее. Пусть почувствует себя чуточку одинокой, покинутой и забытой.
Адам улыбнулся. Уж он-то успокоит и утешит ее. Но для того чтобы это сработало как надо, прежде она снова должна потерять уверенность в себе.
Он до сих пор помнил, как в детстве маленькая Аннабел бессознательно кокетничала со своим дедом, но стоило только Билли слегка повысить голос, как она приходила в ужас и становилась покорной как марионетка. Вот тан и следует обращаться с ней.
Адаму нравилось быть суровым с Аннабел. Когда она чувствовала его неодобрение, у нее даже губы начинали дрожать. И вот тогда, словно деспот, позволяющий себе снизойти до добродушного тона, обращаясь к рабыне, он мягко успокаивал ее („Ты такая необыкновенная, Аннабел"), зная, что в его силах добиться от нее всего, что угодно, если она поверит в это.
В обращении с ней он точно следовал урокам, извлеченным из романов Элинор. Он знал, что Аннабел осталась в душе юной девушкой, исполненной всяких романтических надежд, знал, что она без ума от него, тоскует по нему, жаждет его. Он догадывался, что теперь центром всей ее жизни стали их глубоко засекреченные отношения: ее тайные звонки и письма к нему, их тайные встречи. Адам был почти уверен, что Аннабел просто умирает от мечты стать его женой – если только он пожелает этого.
Адам тщательно скрывал то презрение, которое испытывал к таким женщинам, как Аннабел: эмоционально зависимым, нуждающимся в его одобрении. Миранда была одной из немногих знакомых ему представительниц слабого пола, стремящихся смотреть реальности в лицо, а не прятаться от жизни, вцепившись в рукав мужчины.
Нынешнее положение дел, когда две из трех сестер полностью подчинены его воле, а третья выведена из игры, было непростым, но ему оставалось потерпеть всего лишь пять месяцев: оказалось, что Полу Литтлджону потребовалось немного больше времени, чем он рассчитывал, но к концу февраля он, Адам, уже будет в Рио-де-Жанейро.
Не достанься ему так легко Миранда и Аннабел, наверняка значительно сложнее было бы убедить их в целесообразности продажи Сарасана – хотя, если бы они и не согласились, не составило бы труда доказать, что это в их же интересах: если деньги, вырученные за замок и его содержимое, вложить в дело, это значительно увеличит капитал компании.
Однако продажа Сарасана недвусмысленно указывала на то, что Элинор никогда не выйдет из лечебницы, и, если бы не связь двух из сестер О'Дэйр с Адамом, не их слепое доверие к нему, решение продать замок могло бы снова оживить уже возникавший вопрос: а лучший ли вариант для Элинор находиться именно там, где она находится.
Адам объяснил Миранде, что они уже не могут забрать Элинор оттуда. В случае, если такой пациент, как она, пожелал бы покинуть лечебницу (или на этом настаивали бы, невзирая на медицинские показания, его родные), законом о психиатрических больницах предусматривается принудительное задержание на срок до двадцати восьми дней. Это, несомненно, привлечет нежелательное внимание прессы, но никоим образом не решит проблемы. Разумеется, больница – не самое приятное место, но в случае Элинор наиболее разумный выход, поскольку там ей обеспечен самый тщательный уход, какой только возможен.
