Анастасия Дробина - Билет на бумажный кораблик
– Детка, успокойся. Это я. Я живой.
Меня трясло. Дрожали губы, руки, слезы из глаз бежали градом, и я неловко вытирала их, чтобы рассмотреть лицо Шкипера, но слезы набегали снова, скрывая все в расплывающейся пелене. Дрожали даже вырывающиеся из горла слова, и я никак не могла закончить фразу:
– Пы-пы-пы... Пашка... Ты-ты-ты... Ка-а-ак ты...
Он молча ждал, пока я успокоюсь. Из угла мрачно, как помойный кот, сверкал глазами Жиган, у которого уже набух синяк на правой скуле. У меня, в свою очередь, распухала левая. Боцман стоял в дверях, загораживая весь проем, Ибрагим сидел на подоконнике, поглядывая вниз, на темнеющий двор. А я все икала и хлюпала, размазывая по лицу слезы грязным платком. И никак не могла крепко удержать в руках бутылку с минералкой, которую сунул мне Боцман, и холодные капли падали мне на юбку, просачиваясь сквозь ткань, бежали по ногам. И ревела, ревела, ревела.
– Кругом, шагом марш, – наконец сказал Шкипер.
Ребята, как солдаты, повернулись и вышли. Я была уверена, что они убрались от греха в другую комнату, но хлопнула входная дверь, и я поняла, что осталась со Шкипером наедине.
Он встал, зажег свет. Взяв с подоконника мятую пачку сигарет, закурил, и только сейчас, увидев освещенное на миг красным огоньком его лицо, я окончательно узнала Шкипера. Он почти не изменился: те же светлые глаза, те же брови, почти сросшиеся на переносице, те же резкие скулы. Но что-то неприятно царапало мое зрение, и я поняла, что это, лишь поднявшись с дивана и подойдя к Шкиперу вплотную. У него сильно поседели волосы, из черных сделавшись почти сплошь цвета перца с солью. Меня это так напугало, что я даже перестала икать.
– Господи, Шкипер! Это что?!
– А-а, фигня... – равнодушно сказал он, проследив за моим взглядом. Загасил прямо о подоконник сигарету, улыбнулся: – Ну, ты как вообще, детка?
– Лучше всех! – Я негодующе высморкалась в мокрый платок. – Слушай, у тебя совесть есть?!
– М-да... – несколько смущенно буркнул он, поглядывая за окно. – Слушай, извини. Конечно, поосторожнее надо было... Ну, что ты от них хочешь?! Придурки...
– Ты мне зубы не заговаривай, – всхлипнув в последний раз, придушенно сказала я. – Что это за комедия с похоронами была? Я чуть сама не умерла прямо на могиле...
– Да, мне Боцман рассказывал. – Шкипер по-прежнему смотрел в окно. – Знаешь, я как-то не рассчитывал...
– Не рассчитывал он... – проворчала я, но тут же поняла, что ругаться с ним у меня нет никакого желания. Я вернулась на диван, села с ногами, обхватив руками колени.
– Слушай, Шкипер, ну почему? Зачем?!
Он бросил недокуренную сигарету, сел рядом со мной и коротко объяснил, что тогда, год назад, у него просто не было вариантов. Подробностей он, как обычно, никаких не сообщил и просто сказал, что нажимали конкуренты и, не разыграй они с Боцманом этот спектакль с похоронами, через пару недель пришлось бы организовывать настоящие.
– Где ты был все это время?
– За бугром. Бизнес налаживал.
– А почему... – Я запнулась. Мне очень хотелось спросить, почему Шкипер не сказал правды мне. Но тут же я подумала: а кем, собственно, я была Шкиперу, чтобы он посвящал меня в свои планы? Любовницей? Да мало ли у него таких, как я... Я промолчала, но мысли мои, видимо, отразились на лице, потому что Шкипер медленно сказал:
– Тебе мы сказать не могли. Боялись, что... Ну, понимаешь, там, на кладбище, все натурально должно было быть. Там ведь и органы были, и конкуренты, и братва... Ни у кого даже мысля не должна была проскочить, что похороны липовые. Если бы ты правду знала, разве бы ты такой концерт закатила?
Я вспомнила собственные душераздирающие рыдания на боцмановской груди возле свежей могилы и, соглашаясь, кивнула.
– И потом, кто знал, когда я... того... оживею? Мог бы и вообще лет на десять на дно уйти. Я и сейчас здесь нелегально пока, только чижики мои знают.
– А зачем явился? – спросила я, уже предчувствуя ответ, уже ощущая холодок на спине. И не ошиблась.
– За тобой, – спокойно сказал Шкипер. Я, как могла, изобразила недоверчивую улыбку.
– Здрасьте, схватился... Не прошло и пятилетки.
– Надо же было дождаться, чем у тебя с негром кончится, – совершенно серьезно сказал Шкипер. – Вдруг бы ты с ним улетела?
Я изумленно посмотрела на него. Шкипер невозмутимо разглядывал покрытую трещинами стену. Чуть погодя сказал:
– Я тут оставаться пока не могу, сама понимаешь. Со мной поедешь?
– К-куда?
– Куда хочешь. Хочешь – в Америку, хочешь – в Австралию, хочешь – в Париж.
– Ты в Америке живешь?
– В Италии. Но ты сможешь жить, где тебе захочется. Так как?
Я молчала. Затем осторожно сказала:
– Шкипер, я не знаю. Подожди, не гони. Мне подумать надо.
– Думай, – согласился он. Встал. – Жиган тебя отвезет.
Я тоже встала, вышла в прихожую, где уже было темным-темно, на ощупь нашла сумку. Шкипер стоял в дверном проеме, в темноте я видела только его силуэт.
– Пока. – Я взялась за дверную ручку. Он не ответил. Я открыла дверь и, не оглядываясь, вышла на пустую лестничную клетку.
Ребята курили внизу, около машин. При виде меня они переглянулись, но никто ничего не сказал, а Жиган не торопясь подошел к своему джипу и открыл переднюю дверь. Я села; глядя в окно, сказала:
– Домой.
За окном машины темнел вечерний город. Было душно, со стороны Орехово-Борисова шла гроза, сизая туча уже обложила сады Коломенского и угрожающе посверкивала всполохами молний, но ни грома, ни дождя еще не было. Порывы ветра трепали чахлые тополя вдоль дороги, выворачивали наизнанку их серые от пыли листья. Глядя на них, я думала о том, что совсем скоро, может быть, завтра, уеду в Крутичи, к Маруське и буду сидеть на прогретой солнцем поляне, обняв руками деревянного Перуна. И все пройдет.
Жиган вел машину молча и, только сворачивая на Таганку, сказал:
– Дура ты, мать.
Возможно, он был прав. Но мое горло сжимала такая судорога, что больно было дышать, и я не смогла ничего ответить ему. В полном молчании мы въехали в мой двор. Жиган проводил меня до квартиры и, не прощаясь, запрыгал обратно по лестнице.
Я открыла дверь одновременно с первым ударом грома, с досадой вспомнив, что в квартире никого: Жозе уже второй день гостил в общежитии университета Лумумбы у земляков. Темную квартиру осветила, ярко блеснув на крышке рояля, мертвенная вспышка молнии, и тут же снова потемнело. Мне стало страшно. Я бегом пролетела по всем комнатам, зажигая повсюду свет, и чуть не закричала, когда в комнате Жозе меня снова встретила молния и в ее свете в лицо мне оскалился со стола Огун. Воистину, встреча с неудавшимся покойником расшатала мне нервы.
– Отче наш, иже еси на небесех... – пробормотала я молитву, спешно покидая владения Огуна и прячась на кухне. Там уже дождь заливал водой подоконник открытого окна, и капли звонко шлепались на пол. Я захлопнула створки, села за стол. Мельком увидела свое лицо в круглом зеркале на столе и поняла, что в ресторан на работу не поеду точно.