Тайная девушка - Кейтлин Морган Стунич
Нет ни одного сообщения ни от Коди, ни от Моники.
Ни одного.
Они даже не заботятся обо мне настолько, чтобы извиниться.
Вздохнув, я убираю телефон и заставляю себя улыбнуться, когда папа открывает дверь, приподняв брови.
— Шарлотта, что ты здесь делаешь? — он отодвигается в сторону, пропуская меня, и я проскальзываю мимо него, складывая вещи на идеально застеленную двуспальную кровать слева. Другая сторона помята, и там лежит его костюм, приготовленный на день. Папа всё ещё в пижаме.
— Мы с Коди расстались, — отвечаю я ему, поворачиваясь к нему лицом и засовывая руки в карманы нового платья — ох, разве вы не любите платья с карманами? — и улыбаюсь. — Это было необходимо. Я покончила с этим. Я просто… Моника не очень-то поддерживала меня, и я почувствовала, что предпочла бы быть здесь.
Папа кивает, но, похоже, его это не совсем убеждает.
— Ладно, Шарлотта, — говорит он со вздохом. — Послушай, я как раз собирался позвонить тебе…
Кровь отхлынула от моего лица, и я тяжело присаживаюсь на край кровати. Ни одно предложение, начинающееся словами «Я собирался тебе позвонить», в конце концов, не заканчивается хорошо. Моё сердце начинает бешено колотиться, а руки начинают дрожать.
— Что? Что это? Это ведь не мама, не так ли? — однако то, как папа смотрит на меня, говорит мне, что на самом деле это мама. — Она ведь не мертва?
— Не драматизируй, — отчитывает он, что на самом деле несправедливо с его стороны. Мама употребляет наркотики. Она ставит себя в опасные ситуации. Это было моим страхом в течение многих лет. — Она не умерла, но я забираю её сегодня, чтобы записать на программу реабилитации.
Воздух выходит из меня, и я прикладываю руку к груди, чувствуя себя сдутым воздушным шариком. Слишком много эмоций за слишком короткое время. Сейчас я как бы… оцепенела. Мой план на последние три месяца состоял в том, чтобы взять себя в руки и остаться здесь, вернуться к своей жизни в Калифорнии.
Сейчас всё, чего я хочу — это посидеть в том заброшенном женском общежитии и почитать книгу. Поправляя очки на носу, я приподнимаю бровь.
— Можно мне пойти? — то, как отец хмурится, отвечает на этот вопрос за меня. — Почему нет? Ты сказал, что я могу увидеть её на Рождество, но если она на реабилитации, то я вообще не смогу её увидеть!
— Не будь эгоисткой, Шарлотта. Твоя мать делает сознательный выбор в пользу своего собственного выздоровления.
— Не понимаю, почему я не могу просто поехать с тобой и отвезти её туда, — начинаю я, чувствуя, как слёзы застилают мне глаза, но папа явно закончил разговор. Он хватает свою одежду с кровати и направляется в ванную. — Это грёбаная хренотень.
— Я начинаю уставать от твоего грубого языка. Он заставляет тебя казаться необразованной. Ты хочешь, чтобы люди воспринимали тебя именно так? Как заведомо невежественную и необразованную? Потому что так, ты не очень далеко продвинешься в жизни, Шарлотта. — Мой рот сжимается в тонкую линию, но спорить с ним нет смысла. Он убедится, что выиграет все до единого. — Кроме того, ты должна уважать желания матери.
— В смысле? — спрашиваю я, следуя за ним на несколько шагов к двери ванной. — Она не хочет меня видеть?
Папа ничего не говорит, но я вижу, что это написано на его лице.
— Она попросила одного меня забрать её, потому что не хочет, чтобы ты видела её такой. Это потому, что она любит тебя, Шарлотта, она и не хочет, чтобы ты приезжала. — Он направляется в ванную и закрывает за собой дверь. Тем временем это чувство онемения просто проникает во все пальцы рук и ног и остаётся там, даже когда он выходит за дверь, даже когда возвращается, и оно не отпускает меня всю дорогу до Коннектикута.
Глава 17
Январь на северо-востоке чертовски холодный. То короткое пребывание в Калифорнии лишило меня всякой остаточной стойкости к погодным условиям. Большие каменные коридоры Академии Адамсон кажутся ледяными пещерами, когда я, дрожа от холода, иду с последнего урока на заседание Кулинарного клуба.
— Как долго этот чёртов обогреватель будет отключён? — огрызается Спенсер, ставя несколько кастрюль и сковородок на стол. — Эти придурки работали над этим весь день.
— Учитывая сумму, которую им платит школа, можно подумать, что всё уже сделано, — мягко добавляет Черч, потягивая кофе, когда я, проталкиваясь бёдрами, вхожу в комнату. Его янтарные глаза встречаются с моими, когда я бросаю рюкзак на пол и поплотнее запахиваю новую куртку, которую получила в подарок на Рождество. Это единственное хорошее воспоминание о Рождестве, с которым я вернулась из Калифорнии.
— Вот в чём проблема с вами, любителями сладкого, — говорю я, закрывая кулинарную книгу и притворяясь, что мне всё равно, что Рейнджер наблюдает за мной прищуренными сапфировыми глазами. Близнецы дразнили меня весь день, но это лёгкое поддразнивание, которое на самом деле меня не беспокоит. В какую игру они играют, я не знаю, но это лучше, чем, когда на меня вываливают банку с пауками, так что я соглашаюсь. — Эти люди там, на леденящем холоде, надрывают свои задницы, чтобы починить систему отопления, которая существует с начала века. Сделайте им небольшую поблажку.
— Ух ты, ты точно вернулся с дополнительным куском говна, — огрызается Спенсер, но я продолжаю смотреть на кулинарную книгу передо мной. Я не могу смотреть на него, только не после всех тех грёз наяву о его поцелуях. Эти бирюзовые глаза, эти серебристо-пепельные волосы, жар его рук. — Ты, должно быть, хорошо провёл время со своей девушкой, а?
— Они расстались, — объявляют близнецы, когда я с наслаждением распахиваю кухонную дверь. — Мы были свидетелями этого. — Они оба поднимают руки и пожимают плечами в умиротворяющем жесте.
— Вообще-то, Тобиас ударил Коди, парня, с которым спала Моника, — говорю я, листая страницы в поисках какой-нибудь запеканки, которую я могла бы приготовить, чтобы она не остыла. Теперь, когда я знаю, что мы на самом деле зарабатываем дополнительные баллы за этот урок, я стараюсь немного усерднее. Если я правильно разыграю карты, то в этом году больше не
