Снегурочка для босса - Алёна Амурская
— Первая… — я запинаюсь, но произнести слово «любовь» в таком контексте язык не поворачивается. — …первая влюбленность нас всех заставляет закрывать глаза на несостыковки, Матвей. Ты был не идиотом, а просто глубоко чувствующим человеком. Всё остальное — это проблемы самой Павлины.
Он останавливается на верхней ступеньке, чтобы бросить на меня сверху вниз мягкий внимательный взгляд.
— Знаю, Ника. Я это знаю.
— Так что же случилось? Что она такого сделала, что ты поседел?
— Она умерла, — буднично сообщает Морозов.
— В смысле?!
— В прямом. Ну, по крайней мере я в это поверил тогда.
— Павлина имитировала свою смерть? — в шоке спрашиваю я.
— Нет. Она всего лишь соврала, что улетает на выходные в свою любимую Италию. Но не ожидала, что самолет до Милана в этот день разобьется. Никто из пассажиров не выжил. Я выяснил это в субботу утром. А в воскресенье вечером решил поехать к ее единственному родственнику, чтобы принести свои соболезнования. Он ее двоюродный дядя.
Жуткая догадка заставляет меня прошептать потрясенно:
— Дядя Герман?..
— Да. Только тогда я понятия не имел, как его зовут и чем он занимается. Знал только адрес. А когда поздним вечером подъехал к загородной даче этого дяди, то увидел его со спущенными штанами на веранде. Вместе с Павой и ее задранным платьем. Они очень тесно и очень бурно прощались там, отмечая отлично проведенные выходные.
— И что ты сделал? — шепчу я, с болью глядя в его непроницаемые синие глаза.
— Ничего. Развернулся и ушел. А в понедельник, когда подошел к зеркалу, чтобы побриться, обнаружил в своих волосах седину, — Морозов кривовато усмехается и пожимает плечами. — Вот и вся история. Грязная и пошлая.
Глава 42. Весна в сердце
Ужин, который нам доставили из ресторана, выглядит очень аппетитно. Нам привезли полный комплект на две персоны — и первое, и второе, и десерт — кстати, в виде белоснежного сливочного мороженого, которое я очень люблю.
Но я сижу за столом и только вилкой ковыряю в своей тарелке.
После таких откровений кусок в горло не лезет, слишком уж я близко к сердцу принимаю всё, что касается Морозова. В том числе и его прошлое…
Да, наверное он уже всё это давно пережил и справился с потрясением от предательства Павлины. Но я не могу не думать о том чудовищном двойном ударе, который на него обрушился когда-то.
— Ты почти ничего не ешь, — констатирует очевидный факт Морозов и складывает на свою тарелку столовые приборы.
Уж кто-кто, а сам он отсутствием аппетита, похоже, не страдает!
Минут десять уже как отлично расправился со своей порцией, виртуозно орудуя ножом и вилкой. Только почти все время смотрел при этом на меня, а не на свою еду. Точь-в-точь как долго голодавший уличный мальчишка, который планирует залезть в тарелку к соседу.
В больнице его, что ли, плохо кормили?
— Что-то нет аппетита, — вздыхаю я и в который раз бросаю на Морозова тоскливый взгляд.
Так хочется снова очутиться в его объятиях и почувствовать силу его рук! А он еще и, как нарочно, сидит так эффектно и привлекательно… прям смотреть на него невозможно без сладкого трепета.
Развалился на своем стуле, плечи широкие на спинке пристроил и правым локтем опирается на подлокотник, поигрывая тонкой белой зубочисткой в пальцах. И от каждого его движения мышцы эти… бицепсы, трицепсы и прочие, блин, смотрицепсы так и притягивают взгляд!
Какой же он красивый…
Уж не знаю, почему он так и не удосужился накинуть на себя хотя бы рубашку! Может, заметил, как я на него завороженно пялюсь без конца, и решил таким образом меня соблазнить?..
— Так… — он наклоняет голову набок и повелительно манит меня к себе пальцем. — Иди-ка сюда.
Я удивленно поднимаюсь и обхожу стол, чтобы встать рядом с Морозовым. Меня тут же подтягивают за подол халата ближе, заставив шагнуть в замкнутое пространство между его коленями, и усаживают на край стола.
— Ты слишком много думаешь и переживаешь, Ника, — вкрадчиво сообщает Морозов. — Не надо так делать. Пусть прошлое остается в прошлом, там ему самое место. Зато мы с тобой… здесь. Вместе. Мороженое хочешь?
Он с такой уверенностью вкладывает в мои руки вазочку с ледяным десертом, что я машинально принимаю его. И всё же беспокойные мысли о его коварной бывшей настойчиво теснятся в моей голове.
— Матвей… я всё хотела тебе сказать, что Павлина что-то задумала! Нельзя так просто взять и забыть о ней. В больнице она действительно подсыпала тебе что-то в питье, между прочим. Снова! Я сама слышала, как она со своим дядей Германом обсуждала это. Ты знаешь, что она помогает ему во всем? Они обсуждали тендер…
— Знаю, — спокойно прерывает меня Морозов. — Не волнуйся, мы во всем разберемся. Батянин уже наладил контакт с заказчиком, и тот на нашей стороне.
— Но…
— Тс-с, — он прикладывает палец к моим губам. — Придется прибегнуть к кардинальным мерам, чтобы заставить тебя забыть обо всех проблемах. Сейчас мы сыграем с тобой в одну вкусную игру. «Горячее мороженое» называется.
Пока я осмысливаю его предложение и пытаюсь понять, как могут сочетаться слова «горячее» и «мороженое» в одном предложении, он разворачивает меня и усаживает на колени спиной к себе. А мои руки, оцепенело сжимающие вазочку с холодным десертом, кладет на стол.
— А теперь я дам тебе мотивацию к этой игре, — вибрирующим тихим голосом говорит Морозов мне на ухо. — Если ты сможешь съесть хотя бы половину своего мороженого раньше, чем оно растает… то я расскажу тебе, как и когда успел в тебя влюбиться. Согласна?
Мое сердце пропускает удар тихого пронзительного счастья.
Влюбиться…
Он сказал — влюбиться. И это практически признание.
— Согласна! — выдыхаю я, сама себе не веря. Ущипнуть себя, что ли?
Начала ужинать за столом под гнетом тяжелых мыслей, а под конец очнулась на коленях седовласого красавца моей мечты уже в полном смущении и с десертом. Чудеса какие-то.
— Тогда начинай первой. И бери с горкой. Потому что это — твоя единственная фора перед тем, как я начну тебя… отвлекать.
Я зачерпываю ледяную белоснежную сладость, будто под гипнозом. Медленно отправляю ложку в рот и вопросительно оглядываюсь на Морозова.
Обжигающий холод любимого лакомства немного прояснил мою голову, но
