До мурашек (СИ) - Сакру Ана

- И? - сглатываю непонятно откуда взявшийся сухой ком в горле.

По предплечьям нервные мурашки ползут. Наш разговор явно сворачивает на запретную территорию...

- И мы обсуждали с ней, как лучше сделать для Мишки, - смотрит Лёва на меня в упор.

- Ты возьмешь его к себе, да? - озвучиваю то, что уже висит в воздухе.

Лёва берёт паузу, быстро облизывая губы, ковыряется взглядом у меня в голове.

- Катя переживает, что я один с ребенком с моим графиком работы не справлюсь, - отзывается вкрадчиво.

Замолкает. На кухне повисает тишина. От нашей зрительной дуэли слезятся глаза. Воздух стремительно густеет до состояния вязкого разогретого мёда.

Я понимаю, к чему он клонит, но я...

Ещё я понимаю, что он ждёт от меня первый шаг. А я не могу его сделать. Не могу.

Я хочу быть уверена, что я ему нужна без условий, даже вот такая неполноценная нужна. Что он не откажется от меня несмотря ни на что. Ведь один раз уже отказался...

И я не хочу завлекать его обещаниями заботиться о Мише, чтобы он потом через пару лет пожалел, что вообще со мной связался, а не нашел какую-нибудь юную здоровую девчонку, готовую и Мишу принять, и родить ему ещё штук пять таких же беловолосых, неповторимо похожих на него "Миш".

То, что такая девчонка найдется, я не сомневаюсь. Лёву невозможно не полюбить, особенно если он хоть чуть-чуть будет сам заинтересован в этом.

И я уже безумно ревную его к той несуществующей пока девочке. Ненавижу её. Смертельно завидую, что она может ему это дать, а я не могу и никогда не смогу.

И мне так страшно, что, встретив её, он бросит меня, потому что я ошиблась, потому что я хуже, потому что она может, а я не могу.

Потому что он уже знает, как это – уйти от меня.

И мир после этого не рухнет, а подарит ему что-то лучшее, как было с Мишей.

Я готова ему поверить, что так не будет, но…

Лёва, уговори, убеди меня...Прошу...

Я просто не могу начать говорить это сама.

И потому произношу совсем другое...

- Но ты же согласился его пока оставить у себя, да? - сиплю глухо.

Эти слова вслух как сухой выстрел. Воздух искрит, и в груди больно. Это совсем-совсем не то...

Лёвка резко отстраняется от меня, моргнув, словно я через стол влепила ему виртуальную пощечину. Под его вмиг покрасневшими скулами прокатываются желваки. В серых глазах вспыхивает хищное что-то, но он быстро отводит взгляд, не давая считать все свои эмоции, и встает из-за стола.

- Пока согласился, - бросает с едким сарказмом, унося свою грязную тарелку в раковину.

С грохотом её кидает туда, чудом не разбив, и уходит с кухни, больше не взглянув на меня. Но всё же замирает на пороге. Оборачивается.

- Ты ведь понимаешь, что через три дня уже всё...Тебе по хуй что ли вообще? - срывается.

И не дожидаясь ответа, исчезает в коридоре.

Роняю лицо на подставленные ладони. Тихо, рвано стону. Чё-ё-ёрт. Надо набраться смелости и поговорить начистоту.

Но я не могу.

56. Гулико

Меня мелко потряхивает весь день после нашего утреннего недоразговора, а Лёвка уже через пару часов такой же спокойный и улыбчивый, как всегда. Шутит с Мишкой, без запинки со мной общается, не отводя взгляд.

И всё же я вижу плескающийся холод в самой глубине его серых глаз, который он пока запрятал подальше.

Холод и потребность поговорить.

У меня тоже есть, эта потребность. Она давит в груди, рискуя разломать ребра, прожигает гортань, сушит лёгкие.

Но и страх тоже есть…

Ну почему именно сейчас, а? У нас ведь могло быть ещё три дня спокойных. Целых три дня…

Но теперь уже нет смысла откладывать. Что-то между нами раскололось после утренней вспышки на «до» и «после», и теперь только либо перешагивать эту пропасть, либо расходиться в разные стороны.

Знаю, что Лёвка начнёт разговор вечером, когда уложим Мишку спать. Знаю, жду и одновременно трясусь как заяц. Виски ломит от напряжения, ни на чем сосредоточиться не могу. Весь день насмарку. Такой длинный, будто бесконечный день.

Сегодня первая пятница месяца, и мы с Лёвкой приглашены в дом моего отца. Есть у папы такая давняя традиция в их дружном коллективе инструкторов – раз в месяц собираться на покер.

Шум голосов оглушает ещё на подходе. Доносятся звуки гитары, взрывной нестройных смех, в основном мужской, аромат шашлыка, дразня рецепторы, расползается по всей улице. Мишка вприпрыжку бежит первый к калитке и буквально повисает на ручке, пытаясь открыть. Мы с Лёвкой, не спеша идём сзади. Не держимся за руки, смотрим только на Мишаню, говорим лишь о нём же. Напряжение между нами звенит-звенит-звенит…

Оно уже измотало меня всю. И тело странно реагирует на стресс – мне до одури хочется физического контакта. Не мимолетного прикосновения, а так, чтобы кожа к коже, чтобы во рту только его вкус, чтобы было жарко и не осталось сил думать и переживать. Нервные окончания зудят, волоски встают дыбом. Когда Лёвка открывает передо мной калитку и пропускает вперёд, ловлю на себе его тёмный взгляд, и мне чудится, что он думает почти о том же.

Зайдя во двор, сразу попадаем в толпу веселящихся людей. Кажется, сюда стеклась вся наша деревня. Шашлыки и овощи жарят сразу на трёх мангалах, Большая беседка за домом забита по завязку, рядом поставили ещё столы. Мама носится из дома на улицу и обратно со скоростью света. Как заведенная мечет на стол всё новые и новые закуски. Смотря на это, хочется ей напомнить, что всё это можно было заказать с своём же собственном кафе и спокойно отдыхать с остальными. Но она ведь и без меня это знает.

Это её выбор, кто я такая, чтобы её поучать.

Тем более догадываюсь, что цель её - не только выставить себя хорошей хозяйкой, но свести общение с сослуживцами папы к минимуму. Она недолюбливает их всех скопом, потому что все они поддерживают приятельские отношения с Надей, мамой Гоши, которая тоже инструктор и много лет работает в папиной конторе. Конечно, самой Надежды здесь нет и быть не может, но для моей мамы — это не повод всех собравшихся слегка не ненавидеть.

В общем, я её понимаю…

Но накрывать на стол, раз уж не нравятся, я им бы не стала. Пусть готовые салаты из местного супермаркета жрут…

Однако помочь маме надо - она уже вся красная носится по двору, а ведь только вчера жаловалась, что опять скакал сахар. Заодно и время пролетит быстрее – веселиться всё равно никакого настроения у меня нет.

Оставив Лёву с Мишей у беседки, перехватываю мать и договариваюсь с ней, что носить буду я, а она пусть уж хлопочет на кухне.

- Куда тебе бегать с твоей ногой, - ворчит мама по своему обыкновению, тыльной стороной ладони, убирая упавшую на лоб прядку, - Споткнешься ещё на ступеньках, скорую потом тебе вызывай.

- Рулетики твои я всё равно крутить не умею, - развожу руками.

- Да, хозяйка из тебя так себе, - щурится мама, - Что ж, но место я тебе всё равно лучше на кухне найду, - решает родительница и тут же переходит на другую тему, меняя тон на почти ласковый, - Как у вас дела? Миша долму, которую я ему с собой давала, съел?

- Всё съел, мам, не переживай, - хмыкаю, проходя вслед за ней на кухню, и не выхожу оттуда ближайшие полтора часа.

Не хочу. Из окна над раковиной мне прекрасно видно беседку и творящееся там веселье, отсюда я беспрепятственно могу следить за Лёвой, который кажется вполне расслабленным и довольным жизнью, играя с другими мужчинами в покер. Мишка носится у мангалов с ещё парой ребят. Ко мне на кухню то и дело кто-то приходит и вовлекает в ничего не значащий разговор. Доливают в бокал гранатовое разбавленное вино так незаметно, что через час с удивлением понимаю, что уже захмелела, и нервное напряжение чуть-чуть отпускает. Словно мне вкололи анестезию перед предстоящей операцией.

Если бы не предстоящий разговор, это был бы прекрасный вечер, пропитанный июньским теплом, запахом жареного мяса, потрескиванием костра, песнями под гитару и смехом, но я всё равно думаю только об одном.