Моя горькая месть - Юлия Гауф
— Остановись, — перебивает, но не тут-то было.
— Мы не подходим друг другу, — упрямо повторяю. — Мы поторопились. Ты несчастен, а тоже. Мы просто изводим друг друга. Ты меня — ревностью и упрямством, я тебя — истериками и тем, что не готова довериться. Я правда не готова, это логике не поддается.
— Вера, хватит. Ты сейчас скажешь то, о чем пожалеешь.
Не пожалею.
Недели хватило, и я не пожалею.
Не из-за того, что подумала о предательстве Влада. А ради него самого. Ради нас, которые еще могут быть. Еще можем быть «мы». Но если мы продолжим сейчас жить вместе, никаких «нас» не будет.
Это просто крах.
Мы катастрофически поторопились. Фатально ошиблись. Черт.
— Я скажу, что тебе нужно съехать. Прости, — собравшись с духом, проговорила я спокойно. Прямо в ошарашенное лицо Влада.
— То есть, это конец?
— Это… пауза.
— Нет, нихера, — вскочил со стула. — Если ты хочешь, чтобы я ушел, то это конец, любимая. Либо я остаюсь, и мы налаживаем отношения, либо я ухожу, и все. Баста.
Мы не наладим наши отношения, живя под одной крышей — это ясно, как день. Мы просто уничтожим друг друга. А в доме Полина. Да, она еще малышка, и не понимает, почему мы скандалим, но она все чувствует.
— Уходи, — выдохнула, и закрыла ладонями лицо.
— Тогда это конец. Больше бегать я за тобой не стану.
Когда Влад уходил, я тоже ушла. Не могла смотреть, как он собирает вещи, просто не могла. Тянуло как в дешевой мелодраме броситься ему в ноги, и кричать, что не пущу.
Сама ведь попросила уйти, как тут не отпустить?
И вот, Влад открыл шкаф, достал чемодан, и все это не глядя на меня. А я банально сбежала, забрав Полинку.
— Детка, я ведь правильно поступила? — спросила свою четырехмесячную дочь, сидя на лавочке.
Полина ответила мне осуждающим взглядом.
Это не конец, это не может быть концом наших отношение… или может? Но не получается ведь ничего. Есть такое слово «поторопились», и слово это про нас с Владом — у нас всегда все быстро, на драйве и рефлексии, и страдаем мы оба от этого.
Не было правильного старта: свиданий, конфет и букетов, узнавания друг друга. Мы сразу в омут с головой бросились, и где оказались?
— Если бы я не попросила его уйти, он сам бы меня возненавидел, — чувствую себя сумасшедшей, пытаясь объяснить своей маленькой дочери, почему все так, а не иначе.
Влад выбрал меня, и меня же за это наказывал. Может, неосознанно… да, скорее всего неосознанно. Но эти его злые глаза, когда я собиралась на работу, тогда как он не может найти свое место, эти вспышки ревности, вечное недовольство всем и вся — это не медовый месяц, это черт знает что.
Он выбрал меня, и лишился всего. Рано или поздно, останься он со мной, возненавидел бы. И маленькую квартиру, в которой нам бы пришлось жить, и работу, на которой он не главный босс. И продукты по акции, и то, что мне нужно и самой работать. Он все это возненавидел бы, а значит и меня.
— Пусть возвращается к отцу. Может, со временем, мы как-нибудь наладим все, — пообещала Полине, уже смирившись со своим сумасшествием. — Или окончательно расстанемся. Но это не конец.
Хотя Влад сказал, что конец.
Черта с два.
Он не будет за мной бегать, я тоже не стану. Но у нас есть маленькое чудо — Полина. Она всегда будет нас связывать, а значит, ничего не закончится, пока мы сами того не решим.
Пока не разлюбим друг друга.
Взглянула на телефон — гуляем уже два часа. Этого времени Владу должно было хватить, чтобы съехать. Значит, пора домой.
Он и правда съехал. Где-то в глубине души я надеялась, что он снова заупрямится. Скажет, что я дура — этими словами и встретит меня. Пнет чемодан, и скажет, что никуда не уйдет. Наорет на меня, признается в любви, и снова наорет…
Ушел.
Я ведь сама этого хотела, тогда какого черта мне так больно?
Также плохо мне было, когда я думала, что лишилась Полины. Дыхание хриплое, как у курильщицы, но я запрещаю себе плакать.
Это не конец!
— А если ему и правда надоели эти качели? — прижала Полину к груди, привычно устроившись в бордовом кресле рядом с высоким торшером у окна. — Если мы ничего не наладим?
Нужно позвонить. Обсудить встречи с Полиной, договориться о встрече через пару дней, когда он остынет. И как-нибудь найти компромисс. Я не хочу его терять, я ведь люблю Влада!
Может, если он исчезнет из моей жизни, я и встречу другого. И даже смогу полюбить, но это будет не то. Все не то без него. Но поступила я правильно, ведь и вместе у нас ерунда какая-то получалась, а не семья.
Телефон Влада отключен. Или же я уже в черном списке — с его психами это вполне возможно.
Я металась до девяти вечера, набирала Влада, но он по-прежнему не включал телефон, и я решилась. Он ведь вернулся в свою удобную жизнь, в которой правит его отец. Я просто позвоню, и узнаю, что Влад в порядке.
Что не пьет.
Что его приняли, и он счастлив. Или несчастлив, но что он просто есть в этом мире.
Я просто спрошу…
— Вера? — Евгений Александрович ответил после пятого гудка, когда я уже решила, что этот звонок — плохая идея. — Чем обязан?
— Добрый вечер. Я… я хотела с Владом поговорить, но у него телефон отключен. Он в порядке? — Евгений Александрович молчит. Звенящая тишина заставляет думать о неполадках в связи, я даже дыхания его не слышу. — Алло, вы здесь?
— Я здесь. А Влада нет. Выгнала, да? — рассмеялся он недобро. — Молодец, девочка. Здорово ты придумала.
Влада нет.
В смысле?
Деньги он мне оставил, куда ему еще было пойти?
— Как это Влада нет? С ним все в порядке? — всполошилась, поплотнее прикрыв дверь в детскую.
— Не знаю, что с ним. Домой он не являлся.
— Может, в баре, — неуверенно предположила, а в душе подняла голову нешуточная тревога. — Вы бы позвонили ему.
— Зачем? Снова собирать его по кускам? Вера, — хлестко обратился ко мне мужчина, — хреновая у тебя любовь. Весь год без тебя он на человека похож не был. И сейчас ты поманила, и выставила. Я ведь сразу сказал, что счастливого финала у
