Как переспать с лучшим другом и не разрушить всё - Татьяна Тэя
Ну, и чудеса! Помню, мы ездили как-то с парнями тусить в Олимпию и как обычно взяли его с собой. С тех пор его номер у меня и сохранился. Брал на случай если улыбчивый студент потеряется и нам придётся его разыскивать. Хоть позвонить была бы возможность, а там бы он нашёл прохожего, изъяснявшегося по-английски.
Пожав плечами, я попытался вспомнить, что вообще знаю из японского, — как оказалось, мой словарный запас ограничивался одним словом — суши, — и я подумал, что это любопытно, и нажал на ответ.
— Йоши? — немного вопросительно протянул я.
— Да, привет, ты как? Помощь не нужна? — ответил он мне на прекрасном английском.
— Какая? — удивлённо приподнимая брови, спросил я.
— Ну, для начала моральная.
Оказывается, наш молчаливый друг чудесно изъяснялся на английском.
— Э-э-э… да нет, спасибо, я в порядке.
— Ну, ладно, — ответил Йоши. — Если что надо — звони.
— Пока, — попрощался я и для пущей верности кинул телефон в бардачок.
Похоже, Райли ждёт охрененный сюрприз. Я тихо усмехнулся, вспоминая, как часто и с любовью тот гнобил несчастного Йоши.
Но моё веселье тут же прошло, стоило рассечённой губе напомнить о себе резкой болью. Я поднёс к ней пальцы, трогая травмированное место, и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Кровь уже перестала идти, но рана так быстро не заживёт.
Это тут же вернуло меня в настоящее.
Я посмотрел на заснеженное озеро, покрытое тонкой коркой льда, припорошенной ночным снегопадом. Небо было низким и серым, угрюмым, полностью отражающим моё состояние.
Я не знал, куда направляюсь, когда сорвался со школьной стоянки, но каким-то образом приехал на ту же самую площадку для пикников возле озера, где предавался невесёлым мыслям всего каких-то две недели назад. А казалось, что прошла целая вечность.
Я не хотел, чтобы Лили видела меня в таком взбешённом состоянии. За всё время нашей дружбы я был простым, надёжным и таким же безобидным, как разношенные домашние тапочки, Честером. Но за последние сутки я показал себя не с лучшей стороны. Сначала это безумие в клубе, теперь чуть не случившаяся "кровавая расправа" над "бывшим" Лили на глазах у половины школы.
Я не хотел оставаться и демонстрировать свои чувства: гнев, боль, раздражение, — перед всеми. Никаких бесплатных спектаклей и сцен в лучших традициях мыльных опер. Всё происходящее не было достоянием общественности и касалось лишь нас двоих.
Ах, ну, да, видимо, троих. Раз мудак Бёрт так до сих пор и не успокоился.
Вчера ночью в клубе, когда я увидел, как он трётся вокруг Лили, кладёт руку ей на плечо, дышит в самое ухо, желая прижаться поближе, что-то во мне щёлкнуло. Перед глазами заполыхал такой огонь, что ничего не могло потушить его и вернуть меня к реальности, к здравомыслию. Я ощутил такое непреодолимое желание двинуть ему, что был уже близок к тому, чтобы осуществить задуманное, но вместо этого, выместил свою ярость на несчастной Лилиан, обошедшись с ней не лучшим образом.
Впрочем, она не возражала.
Как до этого не возражала против прикосновений Бёрта. Но, может, всё это мне показалось? Чего только не напридумываешь в полумраке клуба, пронизанном сверкающими огнями танцпола, да сквозь марево сигаретного дыма.
Но сделанного — не воротишь. Я поманил Лили, и она пошла за мной.
И хоть мной в большей степени руководил гнев, я не мог не заметить её нежности, мягкости и податливости. Я любил её, и мне хотелось отдать ей всего себя, сделать это по-особенному: медленно, неторопливо или страстно и резко, но не так… не на порыве грёбанных, разрушающих нас эмоций.
И только благодаря тому, что моя Лили была просто моей Лилиан, всё не закончилось катастрофой.
Она отвечала мне с не меньшей страстностью, принимая правила игры, хотя для меня секс с ней никогда не был грёбанной игрой — ни в тот раз, ни в этот. И не в те дни, когда я испытывал её на прочность, якобы нечаянно или наоборот намеренно прикасаясь к ней, проходя мимо, наблюдая, прижимая к стеллажам в супермаркете и обхватывая её ногу под библиотечным столом.
Мне нравилось, как она, сама того не понимая, тянется ко мне, реагирует на меня, заливается своим неизменным румянцем и постепенно забывает о Бёрте и о бредовой идее их воссоединения.
Я хотел показать ей, что ни черта она не права.
И показал…
Правда, вовсе не так, как планировал изначально. Никакой романтики, никаких свечей, кроватей кинг-сайз, предшествующего уединённого ужина и прочей романтической хрени. Я просто позвал её, привёл в ту комнату, больше похожую на заброшенную кладовку, и трахнул, пытаясь, что-то доказать — ей, себе… нам обоим. А потом сделал самую умную вещь в своей жизни.
Ушёл, оставил её одну в той захламлённой подсобке.
Чтобы не выслушивать нотации в стиле "ты-воспользовался-мной-и-моим-состоянием" дубль два. Старая песня: заезженная и порядком надоевшая.
Один Бог знает, что творилось тогда в моей голове. Мне надо было уйти от Лилиан, хотя бы ненадолго, чтобы понять, что делать дальше, пока я всё не испоганил окончательно.
Но Лили была необычайно тиха. Никаких упрёков, никаких истерик, ни криков, ни обвинений, ничего… Нежная, любящая и абсолютно растерянная.
Она заслуживала лучшего. И это было неправильно ещё в большей степени из-за того, что ни раз и ни два я приводил в ту же комнату других девушек. Да тех же самых Викторию или Хелен, которые, словно по заказу, обе оказались в "Трёх Иксах" вчера, вознамерившись испытывать моё терпение до предела своими нарочито небрежными прикосновениями, надуванием губ, — которое они, видимо, считали крайне сексуальным, — плаксивыми интонациями и двусмысленными намёками.
Но что я мог сделать, чтобы не быть ещё большим мудаком? Оттолкнуть, развернуть их, шлёпнуть по заднице и отправить восвояси, погрозив пальцем на прощанье? Если хоть раз переспишь с девушкой по обоюдному согласию и с чётким пониманием, что продолжения не будет, она всё равно считает тебя своим. Это какой-то один из чёртовых Законов Мёрфи.
И ведь главное никого не заставляешь, даёшь понять, что никакой романтики ждать не стоит, и продолжения тоже.
Но Лили… с ней всё было по-другому. Я жаждал принадлежать ей. И, как это не парадоксально, считал своей. И
