48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория

— Ник, я не хотела… — Я попыталась коснуться его плеча, но он резко отпрянул.

— Убирайся обратно в свой Лондон и забудь!

Не по моей вине случилось то, что случилось! Ник не имел права меня обвинять, и я не сдержалась. Я сорвалась на него, обзывая последними словами. И вот, как и десять лет назад, между нами уже сыпались обвинения, словно осколки разбитых стекол. Он ушел, проклиная все на свете, в том числе и меня. А я, глотая слезы, крикнула ему вслед, что ненавижу, развернулась и бежала до самого дома, так ни разу не оглянувшись.

Не разуваясь, я влетела в комнату, распахнула личный дневник и начеркала крупными буквами на полстраницы: «ПОШЕЛ ТЫ, ЛАВАНТ!», а потом разрыдалась.

Потому что сожалела о словах, что бросила ему в лицо, в то время как настоящие чувства много лет томились внутри, боясь быть выплеснутыми на волю. Потому что я боялась его, боялась как никого в мире. Но это не был тот страх, что я испытывала, каменея на ковре в кабинете отца: парализующий, едкий, пробирающий до самых костей. Когда я видела Ника, ощущение было иным. Оно поднималось из самых глубин тела и растекалось внутри, покалывая. Заливая лицо краской. И хотелось бежать от него как можно дальше.

Потому что каждый раз, когда передо мной возникал симпатичный парень, я сбегала. Неосознанно. Объективно понимая, что не каждый оценит мое лицо, усыпанное пигментными пятнами, но больше всего я боялась увидеть в чужих глазах разочарование.

Собираясь в тот день на встречу, я записала до последней буквы всё, что хотела ему сказать. Эти слова были пропитаны моими слезами и сожалениями, но они разбились о ледяную стену, как корабль ломает обшивку об айсберг.

Я заедала горе мороженным, когда позвонил отец. А дальше все случилось слишком быстро. Его кабинет. Стол. Внеплановое совещание. Дело Ника и личный дневник на экране компьютера, который я пролистала до последней записи.

— Читаешь чужие досье?

Я едва не подпрыгнула от стального тона и резко захлопнула папку с очень знакомой фотографией на обложке.

— Нет, я… Прости. Это не то, о чем ты подумал…

Отец хмыкнул, но ругаться не стал.

— Тот самый мальчишка, из твоего детства, узнаешь? — Он произнес это не без явного удовольствия в голосе.

Опустив глаза, я кивнула.

— Он вырос, но доставляет мне все ту же кучу проблем.

— И ты хочешь его уволить? — осмелилась спросить я.

Отец мотнул головой, все еще на меня не глядя.

— Ник хорошо делает свою работу, мне незачем от него избавляться. Просто хочу отправить его к Хейзу, немного подлатать голову. Помнишь этого доктора? Он как-то помог тебе вылечить ангину.

Я не помнила, но согласно кивнула.

— А Ник болен?

Отец скривился.

— Виола, не трать мое время.

— Прошу, ответьте на последний вопрос, сэр! — я знала, как нужно себя вести, когда мне это было необходимо.

— Там проработают с ненужными сведениями в его памяти.

— Зачем?

Хотя я уже прекрасно знала ответ на этот вопрос — прочитала в дневнике, — но до сих пор не могла уложить реальность в собственной голове.

— Я помогаю им жить без боли, без груза за плечами, — ответил отец, как величайший в мире добродетель. — Большинство людей с трудом могут жить с последствиями психологических травм. Ты же понимаешь, что военные операции — это всегда чья-то смерть. Знать много — не безопасно для них же, а уровень, на котором работает Коракс, подразумевает некую… защиту данных.

— Ты хочешь сказать, что стираешь им память? — в лоб спросила я, начисто позабыв о субординации. — И Ник забудет всё?

Раздражение отца стало практически осязаемым. — Он забудет не все. Когда один день мало отличается от другого, потерять пару из них — не страшно. Мои парни настолько привыкли жить в таком ритме, что на потерю двух-трех дней даже не обратят внимание.

Перед глазами снова вспыхнули горящие глаза Ника. «Убирайся обратно в свой Лондон и забудь!» Как близок он был к истине, только забыть предстояло ему.

Неужели никому, кроме меня, не хотелось вернуть время вспять и заново прожить то или иное мгновение? Ведь это словно обладать машиной времени. Разве я могла отказаться?

Из мыслей вырвал голос отца:

— Я в министерство. Марисса тебя проводит.

Он вышел за дверь. Я поднялась, потянув за собой сумку. Новая секретарша тут же заглянула в кабинет.

— Вы не против, если я почту проверю? Она неуверенно кивнула, оглядываясь в сторону коридора, в котором затихли шаги полковника. — Не беспокойтесь, я не расскажу отцу, — успокоила я девушку, и та кивнула.

Дрожащими пальцами я открыла дневник Ника и напечатала: «— Убирайся обратно в свой Лондон и забудь!»

Закрыла глаза, снова оказавшись на кладбище перед могилой Тайлера, глубоко вдохнула, представляя себя на месте Ника.

Всего лишь несколько абзацев текста…

«…Я отряхнул колени от несуществующей пыли и встал, чтоб уйти, как вдруг Виола вместо того, чтобы накричать, разругаться и в слезах сбежать, внезапно вписалась в меня, как локомотив на скорости. Без лишних слов. Обнимая, обвивая руками за поясницу…»

Я поставила точку и зажмурилась, закрывая лицо ладонями. Я уеду и вряд ли когда-нибудь увижу его снова. Так пусть от меня на память останется хоть что-то хорошее. А не те оскорбления, что мы наговорили друг другу.

Пальцы привычно застучали по клавишам.

«— Капучино с тертым шоколадом, — слабо улыбнувшись, произнесла Виола. — Что? — В качестве извинения. Идем. …»

Спустя пятнадцать минут я завершила тот день «на бумаге» именно так, как он обязан был закончиться. Сохранила дневник и ушла. Вот только не думала, что пресловутый эффект бабочки способен поменять всё между нами так кардинально.

И вот спустя несколько дней я снова стояла на пороге Коракса. Отец был в бешенстве, потому что нашел письма Тайлера. Он не знал, что ничего между нами не было, но ему было не важно. Главное, ударить словом побольнее. Признаться, за столько лет я научилась закрывать от него собственную душу, поэтому стояла, опустив глаза вниз, чтобы в очередной раз прилюдно не разрыдаться, как вдруг в этом жутком хаосе из обвинений Ник подошел ко мне сам. Я окаменела. Первой мыслью было: он обо всем догадался! Но вместо привычного пренебрежения в его глазах вдруг мелькнул интерес.

А дальше все завертелось так быстро, что я не успела опомниться.

Сначала я не могла поверить в то, что происходящее между нами — правда. Теперь я знаю — власть пьянит. Сначала тебе кажется, ты вправе изменить всё, но это чувство обманчиво. Вина не позволит тебе пережить это. Потому что каждый раз, когда я тону в глубинах теперь уже совсем не леденящих синих глаз, каждый раз, когда Ник открывается чуть больше — а ведь мне одной известно, что такая честь выпадает не каждому, — я сжимаюсь. «Ложь. Ложь, Ложь», — повторяет совесть. Этот внутренний голос уже сидит в печенках, и я не могу его заглушить никакими оправданиями. И чем дальше все между нами заходит, тем становится хуже.

Сегодня Ник сказал, что нашел лабораторный дневник. Оказалось, их у него несколько. И тот, что хранится в Кораксе, заканчивается нашей первой встречей.

— Чем я думал, когда писал это туда? — развел он руками и, поцеловав в макушку, уверил, что удалил все упоминания обо мне.

И вот я опять не сплю. Думаю о том, как вернувшись с работы, Ник укутает руками, поцелует в шею, тихо шепнет, что хочет меня прямо сейчас. Знает, что стоит подразнить, и минуты не пройдет, как я буду расстегивать его рубашку. А противный голос внутри повторяет: в такую, как ты, никто не влюбится. Это все ложь. Правда была там, где вам по тринадцать. Но ведь сейчас все взаимно? Так откуда горечь? Потому что знаю: подыграв себе, я, возможно, уничтожила единственный шанс на счастье. Если Ник узнает, не простит.