Дерзкие игры. Поиграем? - Кристина Антановна Римшайте
— Нет. Я встречаюсь с Сашей, просто наши отношения… несколько запутанны, — признался он и выдохнул. — Ты прости меня. Неловко получилось. И я пойду, ладно? Мне по делам нужно.
— Конечно, иди, — улыбнулась добрая Вероника, жертва своей матери. — Удачи… с Сашей.
— Спасибо, — искренне улыбнулся Стас. — Она мне пригодится.
Он махнул на прощание и скрылся у себя в комнате, чтобы сменить костюм на тёмно-синий с белой рубашкой. Взял всё необходимо, быстро простился с матерью, которая явно затаила на него обиду и вышел из дома.
Правда далеко уйти не получилось, Стас застыл от изумления. На лавочке сидела Саша: при виде него — девушка поднялась навстречу, держа большую плоскую коробку и цветок в горшке.
— Слушай, прости меня, ладно, — буркнула она и протянула Стасу подарки.
Корнев растерялся, но когда увидел на коробке нарисованные баночки со специями, рассмеялся.
— Что? — обиженно фыркнула Саша. Волнение только усилилось: она не привыкла извиниться, хотя довольно легко признала свою вину. Не стоило грубить Корневу, это было некрасиво, особенно по отношению к человеку, который для неё готовил завтрак. — Ты готовишь. Я решила, что специи разных стран мира тебе пригодятся. Они элитные, а не из-под подполья, с трудом нашла.
— А цветок? — улыбнулся Стас. — Цветов мне ещё никто не дарил.
— В твоей уютной квартире, как мне кажется, не хватает орхидеи. Поставь её на окно, ей нужен свет, там есть инструкция по уходу…
— Тогда тебе придётся немного подождать, пока я занесу подарки домой, — усмехнулся Корнев и повернулся к дверям подъезда, как они распахнулись.
Из дома вышла почётная троица.
Саша чуть удивлённо вскинула бровь и отошла немного в сторону, чтобы не мешаться.
Марьяна бросила на неё острый, как бритва, взгляд и расплылась в фальшивой улыбке.
— Стася! Как хорошо, что ты решил вернуться, — произнесла она, поглядывая то на него, то на незнакомую Саши девушку. — Вы забыли обменяться с Вероникой телефонами. И может, сразу назначите встречу? Мне показалось вам хорошо вместе…
Калинина залилась бы густой краской, если бы не понимала для чего и кого эта сцена разыграна. Да, первым порывом было — поверить этой женщине, но слава великому опыту, хватило ума посмотреть на выражение лица Стаса. Он словно выпил горькую пилюлю или увидел перед собой нечто мерзкое.
И хотя мерзкий червяк сомнения уже начал грызть изнутри, мелькнула дерзкая мысль — надо действовать: или сейчас или никогда. Жаль упускать такую возможность поставить эту змею на место.
Калинина улыбнулась и шагнула к Стасу, осторожно взяв его под руку.
— Очень рада знакомству, Вероника. Я Саша, — она протянул визитку, достав из сумочки, и открыто улыбнулась. — Звоните нам со Стасом, будем рады пообщаться и вместе погулять. Правда? — обернулась на мужчину, ища поддержки.
Корнев отмер и кивнул.
— Спасибо за визит, — произнёс он и улыбнулся растерянной матери. — Нам пора. Сегодня не жди меня, останусь у Саши, — и, подхватив журналистку под руку, повёл в подъезд.
Только в лифте получилось выдохнуть. Стас вглядывался в непроницаемое лицо этой невероятной женщины, пытаясь понять, что она чувствует? Но то, что почувствовал он, невозможно описать словами. Гордость. Да, пожалуй, это гордость.
Не истерик, не криков, Калинина даже в выражении лица не изменилась. Как она виртуозно вышла из положения, не дав себя унизить. Определённо, в том, что она старше есть преимущество.
— Я эту Веронику, вижу впервые в жизни, — зачем-то стал объяснять он. — Мама подставила нас обоих. И общался я с ней около двух часов, а в конце…
— Стас, — прервала журналистка, улыбаясь. — Я поняла. Давай оставим эту тему, ладно?
— Я просто не хочу, чтобы ты подумала что-нибудь неправильно… — мужчина выдохнул, испытывая неловкость. Зачем вообще оправдывать стал оправдываться, надо было сделать вид, что ничего не случилось…
Калинина неожиданно развернулась, обвила его шею руками и поцеловала…
Стас всего на секунду опешил, но быстро сориентировался «на местности». Опустил руки на бёдра, отвечая на поцелуй со всей страстью изголодавшегося путника.
Все мысли разом вылетели из головы. Запах тела журналистки дурманил крепче вина. Хотелось её всю… Прямо на лестничной клетке.
Всё прекратилось так же быстро, как и началось. Саша, как ни в чём ни бывало, вытерла губы, а Корнев трогал свои, не веря.
— Что это было? — сипло поинтересовался он.
— У тебя было такое скорбное лицо… Просто решила отвлечь, чтобы ты не думал во время праздника о всякой ерунде, — спокойно ответила она и направилась к двери квартиры.
— У тебя получилось, — усмехнулся Стас. — Отвлекай меня так почаще.
— Это была разовая акция, — выразительно произнесла Саша, а внутри всё дрожало от возбуждения. Оставаться непринуждённой становилось всё труднее. Кажется, она перестаралась и сама угодила в ловушку.
Корнев вскинул бровь, любуясь дьявольскими огоньками на дне каре-зелёных глаз.
— Ты сумасшедшая, — констатировал он и обошёл журналистку, чтобы открыть дверь.
Саша передёрнула плечами, раздумывая, что так, наверно, и есть. Она сумасшедшая.
***В больнице их встречали, словно арабского шейха. С Корневым здоровались медсестры и врачи, улыбались. Ещё в холле вручили почётную грамоту благодетеля и повесили медаль на шею, сделанную руками детей.
Саше оставалось только удивляться и тихо держаться рядом. Теперь она под прицелом камер, фотовспышек, а репортёры старательно делают пометки в блокноте…
Главврач больницы пригласила в конференцзал, где ребят напоили чаем с тортом и похвастались достижениями. Перед Корневым мелькали отчёты о проделанной работе, квитанции и чеки за покупку нового оборудования.
Саша поражалась ответственности врачей. Оказывается, есть ещё люди честные и самоотверженные.
Потом их проводили на второй этаж. К детям. Предварительно попросив надеть халат, бахилы и маску. Вот тут Калинина растерялась. Знать, что множество детей больны тяжёлыми заболеваниями, это одно, а видеть вживую — другое.
А малыши… они ведь ничего не понимают, а если и понимают, то ведут себя нормально. Они весёлые: улыбаются, смеются, несмотря на лысые головы от постоянных химиотерапий и синяки под глазами от нескончаемого количества лекарств и боли…
Неимоверно трудно было сидеть в «первом» ряду, слушать
