Друг моего отца (СИ) - Чер Алекс

И едва он кивнул, вошли «люди в чёрном» с автоматами и красноречивыми надписями на фирменной одежде «ПОЛИЦИЯ».

– Ты же не могла не влипнуть, правда? – помог подняться Татьяне Владимировне широкоплечий мужик с таким волевым лицом, что один раз увидишь и не забудешь. И я не забыл, хоть фамилия у него и была самая незаметная.

– Она моя дочь! – гордо дёрнула головой Воскресенская, но неожиданно смутилась, когда слишком порывисто для бывшего мужа он её обнял, а она скривилась: рёбра! Отстранилась и повернулась к Янке: – В общем, познакомься, это – майор Иванов.

Зверёк улыбнулась:

– Да я уж поняла.

– И это рисовала не Янка? – вручил я Воскресенской провокационный рисунок.

– Один из твоих юных дарований в «Галерее», – рвала она его, не глядя, на мелкие клочки, пока майор качал головой.

– Что? – спросила Татьяна Владимировна у него с вызовом.

– Ничего, – вздохнул он и поднял её на руки.

– Иванов, а напомни мне почему мы развелись? – обняла она его за шею.

– Потому что ты сука, Таня, – усмехнулся он.

– Кстати… – вдруг замерла она. – Спасибо, что напомнил! Арман, – заставила майора развернуться с ней на руках, – вы больше не женаты. Ваш брак всё же признали фиктивным.

– Нет! – выпалили мы с Янкой хором.

– Да, – хмыкнула она и, когда майор понёс её дальше, крикнула: – Я очень надеюсь, что теперь ты мужа себе найдёшь получше?

– Ни за что! – обняла меня мой Зверёк.

– А мне кажется, это прекрасный повод подумать, – коварно улыбнулся я.

– Он имел в виду: и начать всё с чистого листа, – испуганно подсказал Валентиныч, когда Зверёк подозрительно прищурилась:

– Это ты что сейчас хотел сказать? Что будешь думать?

– Уже и пошутить нельзя, – скорчил я этой подозрительной ревнивице рожицу.

– Зато устроите подобающую свадьбу, – прожужжал своим моторчиком князь Романов, уезжая.

– Ох, легко тебе не будет, – ещё коварнее, чем я, улыбнулась моя девочка и подставила плечо… Теодору.

– А когда мне было легко? – только и осталось мне развести руками.

В открытую дверь были видны мигалки машин «Скорой помощи». А мне, как всегда, поспешил на выручку Валентиныч.

– Внучка говоришь? – похлопал я его по спине, хромая. На самом деле у Валентиныча был внук, а это было кодовое слово, что князь знает, где нас искать.

Вот только я до последнего был не уверен вовремя ли придёт помощь.

– У меня есть к тебе одна просьба, Арман, – поскрёб он уже зарастающую щетиной щёку.

– Только не начинай. Всё закончилось. К чертям это! – отмахнулся я, хотя прекрасно знал к чему он клонит, но он упрямо молчал. – Ну что ещё? – сдался я.

– Ты видел баллистическую экспертизу на тот старенький Макаров, из которого тогда стрелял?

– Нет. А она есть? – удивился я.

– Теперь есть, – нахмурился он. – Обезличенная, номерная. Но обещай мне не запрашивать её.

Я вдохнул. Медленно, глубоко. А ведь я всегда знал, что не мог Андрей так просто умереть. А может, я просто так всегда хотел этого, что сам себя и убедил будто он жив?

Но к чёрту! Иначе это и правда никогда не закончится.

– Обещаю, – уверенно сказал я.

Три года спустя…

С высоты второго этажа галереи, где вот-вот откроется выставка моих рисунков, большой холл с вычурной отделкой мраморного пола и готическими колоннами был виден как на ладони.

Но я смотрела не на толпящуюся у входа прессу, не на изысканно одетых гостей, что коротали время в светских беседах под шампанское, закуски и приятную музыку.

И даже не на нашу малышку.

Хотя, как на неё можно было не смотреть.

Мама играла с нашей зайкой в прятки, выглядывая из-за инвалидного кресла Романова. И та визжала от восторга, удирала, смешно семеня ножками, или пряталась в коленках у прадеда.

А я… Я смотрела на портрет, что висел первым на входе в зал.

На портрет отца.

Но постоянно отвлекалась.

«Князь Романов, конечно, сдал», – невольно подумала я, глянув на старика. Уже не расставался с кислородным баллоном и большую часть дня спал. Но для столетнего старца отлично держался и, главное, был всё ещё в здравом уме.

«Мама снова вышла заму за Иванова», – наверно, сегодня был такой день – всё же моя первая персональная выставка, и я невольно подводила итоги. Кстати, Иванов уже не майор, а подполковник. Мама хорошо на него влияла. На лице у неё остался шрам, но она категорически отказывалась его лечить, говорила: пусть напоминает мне, как я была не права. А Иванов – лучшего отчима мне и не сыскать.

– Карина? Всё же смогла, – обрадовалась я, увидев приехавшую певицу. Она ткнула в бок мальчишку лет десяти, показывая на нашу дочь. И её сын тут же включился в игру.

Когда всё закончилось, мы ездили к Карине в больницу. Всё же если бы не она, кто знает, как бы всё сложилось. Арман, кстати, так и не дал ей денег на клип, но она и не хотела больше его снимать. Буквально за одну ночь она написала песню о защите детей от насилия, и борьбе с насилием вообще. «В этом я вижу смысл своего творчества и своей жизни», – щедро делилась она в интервью. А ещё с ней везде теперь ездил её сын.

Бокал с шампанским дрогнул в моей руке, когда его губы коснулись моей шеи.

– Ты не слишком налегаешь на шампанское? Насколько я знаю, тебе нельзя, – он подошёл сзади и теперь щекотал шею бородой, а руки положил на ещё не заметный живот.

– Арман, я просто держу бокал в руке, – зашептала я. – В конце концов, это выставка моих работ. И раз уж ты на ней настоял, гостям не выдавай хотя мы этот мой секрет. Здесь и так, – кивнула я. – История всей моей жизни.

– Она стоит того, чтобы её рассказывать, любовь моя отчаянная, – прижал он меня к себе, мельком, недобро глянув на портрет отца. – Считаешь, с него всё началось?

– Он всё же мой отец, – улыбнулась я. – Определённо – да.

Но Арман упрямо потянул меня к другой стене:

– Помнишь это ресторан?

И я хотела сказать, что так не по порядку, но он явно это знал. И вместо их подростковых приключений, что заняли целую стену, повёл меня туда, где была «новая история».

– Конечно, – невольно залюбовалась я его лицом на рисунке. Думала, что не смогу передать это выражение, – я склонила голову, всматриваясь… Нет, всё же в жизни он был лучше. Тогда я даже прослезилась. – Тебе подали вместо заказанных устриц детские пинетки.

– Вместо креветок. Я заказал креветки. Терпеть не могу устриц.

– Да я помню, помню, – засмеялась я. – Вот зануда.

– А здесь… Когда ты успела это нарисовать? – повернулся он. – У тебя были такие тяжёлые роды. Вот, седые волосы видишь? Это после них.

– Они были не тяжёлые, а просто долгие, – улыбнулась я. – Первые же. Но то, как ты первый раз взял нашу малышку на руки, я не забуду никогда, – помахала я рукой, на свои заслезившиеся глаза.

– Ой, плакса, – подул он, чтобы высушить слёзы.

– Я не плакса, я просто сентиментальная.

– Признайся, а вот нашу свадьбу ты не любишь, – вздохнул он, и мы пошли к соседней стене.

– Люблю. Неправда. Но нашу первую свадьбу. Вдвоём. На кухне. Я даже до сих пор помню вкус того вина. Такой свадьбы точно не у кого не было. А вторая, – я махнула рукой.

– Зато мы порадовали таблоиды и глянцевые журналы всего мира, милая княгиня Романова, – шлёпнул он меня по заднице.

– Арман! – гневно развернулась я, ведь знал, что не люблю когда он меня так зовёт, но он так любил надо мной подтрунивать. – Я не настоящая княгиня.

– Для меня – самая настоящая, – церемонно подал руку, прижал к себе. – Мой любимый вид, – показал на рисунок. – Как раз из того самого окна кухни.

– На «Галерею», – сказали мы хором.

– Жаль, что мы переехали, – прислонилась я к его плечу. – Нет, ты не подумай, я обожаю наш новый дом.

– Я прекрасно тебя понимаю, – обнял он меня двумя руками. – Но дело ведь не в квартире, правда? А в воспоминаниях.

– Да, – легко согласилась я. Посмотрела на Армана. Он – на меня. – Люблю тебя!