Его моя девочка - Эльвира Владимировна Смелик
– А ты хочешь, да?
Она опять кивнула, даже несмотря на мешавшую ей руку, по-прежнему сжимающую горло, в который раз провела кончиком языка по губам.
– Очень хочешь?
– Очень.
– А громче.
– Хочу.
Никита убрал руку, и она сразу обмякла, медленно заскользила вниз по стене.
Чего? Коленки ослабли? Мурашек слишком много, не выдержала тяжести? Или…
Прямо сейчас? Здесь?
Она вцепилась пальцами в ремень на его брюках, но почти сразу одна ладонь скользнула ниже, слегка надавливая.
Горячая волна пробежала по позвоночнику, отозвалась внизу живота. Он даже усмирить её не попытался. Пусть Наденька ощутит, порадуется, что он тоже реагирует.
А кто бы тут не среагировал? Иногда и взгляда на первую попавшуюся аппетитно обтянутую скинни-джинсами попку или стройные ножки хватало, чтобы организм откликнулся, не то что откровенного прикосновения. Особенно сейчас, когда из-за Лизы вечно ненасытный, вечно на взводе.
Никита ухватил Наденьку, дёрнул вверх, пока она ещё не успела сползти ниже.
Где угодно, только не здесь.
– Поехали. К тебе.
Будет ей и жёстко, и страстно. Нет проблем. Когда хочется оторваться, напряжение сбросить, на что угодно встанет: и на девочку на обложке, и на такую вот… куклу. Или отыграться за собственную вынужденную покорность, заглушить ощущение полной безнадёги, отомстить там, где можешь оказаться сильнее. Хотя… какая же это месть? Ей же только за счастье будет, если растоптать, унизить. Она и сама готова стелиться.
Мерзотно. Но он слишком зол. На неё, на себя. Поэтому ещё как заводит.
– Так едем или нет?
Она тормозила – видимо, счастью своему не верила – как идиотка восторженно пялилась на него. Добилась своего и поэтому стала плюшевой и покорной.
Пока волок её за собой по лестнице, думал – а крутой папочка в курсе, какая на самом деле у него дочь? И надеялся, что хотя бы он окажется адекватным, приведёт в чувство дочурку, а его просто выкинет из дома.
А если нет? Что тогда?
Пока ехали, Наденька прижималась к нему, опять нетерпеливо облизывала губы, тёрлась. И он даже сквозь одежду чувствовал возбуждающий жар её кожи, мягкую упругость грудей, и опять этот откровенный похотливый трепет.
Под ней там сиденье ещё не намокло? А то ж оно наверняка чем-то дорогим обтянуто. Пятна не останется? Или тут специально материал подобран, рассчитанный на особые Наденькины прихоти, который всё выдержит. Как и водила – истукан, в нужный момент готовый прикинуться неживым, ничего не видящим и не слышащим.
Никита посмотрел в зеркало над лобовым стеклом и поймал взгляд, такой – слишком понимающий, пренебрежительно-саркастичный. Унизительный. И когда Наденька в очередной раз прижалась к нему, тронув ладонью бедро, с блаженной радостью впялилась в лицо, в очередной раз удовлетворённо убеждаясь, что он здесь, с ней, для неё, проблеяла с придыханием «Ни-ик», он не выдержал:
– Пошла на…
И смотреть не стал, как она отреагирует, уставился вперёд сквозь лобовое стекло. Наденька не завизжала обиженно или возмущённо, зато водила на пару мгновений оторвался от дороги, повернул голову, бросил через плечо не слишком громко, но холодно и жёстко:
– Не зарывайся.
А то, что?
Едва не вырвалось, но Никита успел вовремя заткнуться. Потому что – никакого смысла, вообще никакого. Потому что – хоть уорись, со стороны всё равно будет выглядеть жалкой беспомощной попыткой хотя бы так приподнять твои размазанные по земле, превращённых в прах самолюбие и гордость. Он же сейчас здесь, в машине, с ней, с Наденькой, едет туда, куда она хочет – и этим всё сказано.
Лучше молчать. И вообще не думать. Ни о чём. Так и жить дальше в этом ощущении полубредового отчаянного полёта – головой вниз, в бездну – тупить, как Наденька, поддавшись животному вожделению, откликаться на чужую близость и доступность. Не важно чью, не важно с кем. Теперь не важно.
Глава 33
Отдельную жилплощадь Наденька ему всё-таки выделила, рядом со своей, видимо, чтобы ей в любой момент было удобно его высвистать, и Никита добрался до неё даже не одеваясь.
Да какая разница, когда чувствуешь себя дешёвой шлюхой? Или нет, наоборот, дорогой, раз на него вечно богатые тёлки западают. А если это могло ранить нежную психику других обитателей дома, так это их проблемы. Тем более, вряд ли. Наверняка, здесь и к чему-то более трешовому привыкли, помимо чрезмерной озабоченности юной хозяйки.
В комнате он рухнул на кровать, по-прежнему стараясь не думать, отгоняя назойливо лезущие мысли и эмоции, и – надо же – получилось быстро вырубиться. Хотя ведь прошлую ночь он почти не спал, слишком переживал за Лизу. Лежал рядом, обнимал, но заснуть не получалось, словно боялся: стоит отвлечься, выпустить её из виду, и опять что-то случится.
Она, кстати, звонила. Но не мог же он ответить под пристальным взглядом Наденьки. А если честно, он бы вообще больше никогда ей не отвечал. Как?! Поэтому и сейчас, разбуженный телефонной трелью, сидел на кровати, сжимал мобильник в ладони и тупо пялился на высветившееся на экране имя.
Но ведь если он действительно больше не ответит, Лиза просто так не успокоится, начнёт ещё обзванивать больницы и морги. Или выбьет из Алика адрес его родителей и отправится к ним в надежде хоть что-то выяснить, и тогда они начнут сходить с ума уже все вместе.
Никита мазнул по экрану, поднёс телефон к уху. Но слышать её недосягаемый голос оказалось настолько невыносимо, что он, не дав ей сказать ни слова, бросил пару стандартных фраз и торопливо прервал соединение. И вообще выключил мобильник к чёрту, отшвырнул его в сторону, откинулся на спину, опять растянулся на кровати.
Хотя, понятно, что когда-нибудь придётся объяснить происходящее. Ради её же безопасности.
В дверь постучали. Никита удивился, раздражённо поморщился, но всё-таки произнёс достаточно громко:
– Входите.
Вряд ли это Наденька. Стала бы она стучать, как же? Возможно, кто-то из прислуги. И его догадка оказалось правильной.
