Татьяна Корсакова - Паутина чужих желаний
– Ну, слава богу, девочка моя! Вижу, вижу, что вы в хорошем здравии. – Она немного отстранилась, разглядывая меня живыми, с хитрецой глазами. – Что, не сидится дома? Понимаю вас, Евочка, очень хорошо понимаю. Я тоже на больничном больше трех дней высидеть не могу, все думаю, как тут без меня, хоть бы все нормально было.
Женщина трещала без умолку, поворачивала меня и так и этак, рассматривала, изучала, но, удивительное дело, действия ее, несколько странные и фамильярные, не вызывали в моей душе никакого протеста. Наоборот, ощущение было таким, словно я вернулась в родной дом, где мне искренне рады. Понять бы еще, кто это мне так радуется…
– Прошу прощения, – сказала я, когда в непрерывном потоке слов возникла-таки маленькая пауза. – Вы, наверное, не знаете, но у меня амнезия. Частичная, – добавила я поспешно. – Что-то помню, а что-то нет.
– Ох, ты ж боже мой! – Толстуха прижала ладонь к пышной груди. – Так вы меня, что ли, не помните, Евочка?
Я виновато кивнула.
– Так я ж Зинаида Павловна, директриса всего этого беспокойного хозяйства. – Она широким жестом обвела двор с железными монстрами и деревянным зверинцем. – Я вас на работу принимала. Что, не вспоминается никак?
Мне не вспоминалось, но Зинаиду Павловну, казалось, этот факт особо не опечалил, она подхватила меня под руку и потащила к небольшому одноэтажному зданию.
– А я вот, Ева Александровна, с дозором обхожу владения свои. – Она притопнула обутыми в галоши ногами. – Видите, в каком наряде приходится разгуливать. А все потому, что за корпусами непролазная грязь. Уж сколько раз я писала в мэрию, чтобы заасфальтировали к такой-то матери это болото. Но вы ж знаете, чтобы заасфальтировать, денежки нужны, а их нету. Денежек, дай бог, чтобы хватило ребятишкам развивающие игрушки купить и хоть один новый компьютер. Старый-то все время ломается, одно расстройство от него. Ну ничего, – Зинаида Павловна приостановилась, подбоченилась, – я вот спонсора нашла шикарного – деревообрабатывающий комбинат. Деньгами они помочь не могут, зато уже половину дверей в корпусах нам заменили, обещали в спальнях малышовых кровати новые поставить, такие специальные, невысокие, и парты в развивающем классе. Представляете, Ева Александровна, какое счастье?!
Я слушала Зинаиду Павловну и осознавала, что для нее это все и в самом деле счастье, и, может, только благодаря ее стараниям интернат выглядит не совсем уж запущенно и уныло. Я даже начинала понимать ту, другую Еву, которая, вместо того чтобы предаваться праздности, каждый день моталась на работу. Это было странное место, его хотелось во что бы то ни стало изменить, сделать красивее и уютнее. Ох, что-то я сентиментальной становлюсь на старости лет! Что мне за дело до какого-то там интерната?…
Не умолкая ни на секунду, Зинаида Павловна привела меня в свой кабинет, сбросила на пороге галоши, сунула ноги в обыкновенные домашние тапки и, заметив мой недоуменный взгляд, объяснила:
– Вены у меня больные, тяжело долго в неудобной обуви. А тут же у нас все свои, можно и вот так, по-простому. Да вы не стойте на пороге, Евочка, проходите, присаживайтесь. – Она кивнула на ряд старых обшарпанных стульев, сама прошлепала к такому же неприглядному столу, извлекла на свет божий электрочайник и две чашки. – Сейчас мы с вами почаевничаем и все обсудим.
Я сидела за столом, наблюдала, как Зинаида Павловна заваривает пахнущий земляникой чай, выкладывает на тарелку печенье и несколько шоколадных конфет и думала, что в сложившейся ситуации мне не придется даже импровизировать. Информация лилась на меня сплошным потоком.
– А вы, наверное, Евочка, хотите про Егорку узнать? – Женщина придвинула ко мне чашку, сама уселась напротив. – Я понимаю, что врать непедагогично, но, вы уж меня простите, обманула я Егорку – сказала, что вы уехали в командировку. Потому что и так сил нет смотреть, как мальчик мучается. Вы ведь помните, какой у нас был прогресс! Это ж уму непостижимо, чтоб ребенок с таким сложным диагнозом вдруг стал реагировать на внешний мир! А как вы в беду попали, сразу регресс начался: замкнулся мальчишка, ни с кем не разговаривает, с детьми не играет. – Зинаида Павловна тяжело вздохнула, но тут же встрепенулась и расплылась в счастливой улыбке. – Ну ничего, Евочка! Вот вы поправитесь окончательно, вернетесь на работу, и у мальчика все наладится. Я абсолютно уверена, все мои тридцать лет педагогического стажа об этом кричат.
– Мне бы его увидеть. – Я отодвинула чашку с недопитым чаем. – Можно?
Зинаида Павловна посмотрела сначала на часы, потом в окно, кивнула:
– Через пару минут малышовую группу выведут на прогулку. Вы идите, Ева Александровна, не буду вас больше задерживать.
Я уже вставала, когда она вдруг спросила:
– Евочка, а вы не передумали? Я же понимаю, такая травма, у вас теперь со здоровьем, наверное, не сразу все гладко станет, но, помнится, вы говорили, что нашли способ решить проблему.
Я замерла, в сердце заворочалась та самая сапожная игла. А может, это и есть совесть? Кто б мог подумать, что я к ее голосу буду прислушиваться…
– Не передумала. – Все, что сказано, то сказано! Назад дороги нет. Да и зачем я приехала в этот интернат, если не за мальчиком.
– Евочка, вы такая умница, – зычный голос Зинаиды Павловны дрогнул. – Ну, дай бог, чтобы все у нас получилось! Я, со своей стороны, тоже сделаю все возможное: письма рекомендательные подготовлю, характеристику самую положительную… – Она неожиданно замолчала, достала из складок платья носовой платок, приложила к глазам и замахала на меня рукой, выпроваживая из кабинета.
Стоя на крыльце административного корпуса, я смотрела на копошащуюся неподалеку мелюзгу. Малышей оказалось человек пятнадцать, и мне предстояло отыскать среди них одного-единственного. Эх, сплоховала я, надо было у Сабурина хоть фотографию мальчика попросить.
К площадке я подходила медленно, с опаской разглядывая воспитанников Зинаиды Павловны. Чего греха таить, особым чадолюбием я никогда не отличалась, от маленьких детей бежала как черт от ладана. А тут не просто дети, а дети с особенностями психики. И у каждого, надо полагать, своя особенность, неповторимая. А еще неизлечимая…
Я остановилась возле Бабы-яги, растерянно погладила ее по сучковатому носу. Детишки, вопреки ожиданиям, были хорошо одеты, в яркие разноцветные курточки, аккуратные шапочки, добротные ботиночки, и этим не отличались от обычных детей. Отличались они другим. Дети так устроены, что секунды не могут провести без движения, носятся, орут и дерутся. Эти не носились, они просто стояли или в лучшем случае ходили по площадке, и от такой неправильности к горлу вдруг подкатил колючий ком. Чтобы не раскиснуть окончательно, я принялась гадать, который же из них мой. Егорка нашел меня сам…
