Тот, кто держит за руку (СИ) - Бергер Евгения Александровна

Ты, должно быть, совсем не разбираешься в живописи, — насмешливо замечаю я. — Мои картины посредственны. Но я всегда мечтала иллюстрировать детские книжки, — признаюсь ему попутно, чего не делала многие годы.

Тогда почему бы тебе не попробовать воплотить мечту в реальность?

Для этого тебе пришлось бы написать детскую книжку! — улыбаюсь я не без иронии.

Он тоже улыбается, но не иронично, а вполне даже искренне:

Возможно так я однажды и сделаю, — поглаживает он мою руку.

Мама, ты видела, как я смог! — кричит в этот момент Ёнас, подбегая ко мне. За ним с недовольным видом плетется Мелисса. — Я смог залезть на самый верх, вон туда… — Он указывает пальцем на рукоход, а я тем временем стремительно выхватываю руку из-под Марковой ладони. Стараюсь при этом на него не смотреть.

Да, и едва не сломал себе шею, — неодобрительно ворчит его сестра, падая на лавочку рядом с нами. Чувствую себя виноватой за то, что была слишком занята собой и своими внутренними преживаниями и не присматривала за собственным ребенком с должным вниманием…

Тебе больше не стоит туда лазать, малыш, — говорю я мальчику, который едва ли меня слышит, так как со всех ног несется обратно к детской площадке.

Иногда мне хочется хорошенько его отшлепать, — заявляет Мелисса, наблюдая за его стремительным бегством, а потом обращает лицо к нам: — И о чем вы здесь говорили? Признавайтесь.

Мы не говорили, по сути, ни о чем особенном, но у меня такое чувство, словно наше общение было непристойным и я не сразу нахожусь, что ответить.

Мы говорили о живописи, — наконец выдавливаю я из себя, все еще не смотря в сторону Марка. Интересно, чувствует он себя таким же смущенным или это только моя нечистая совесть дает о себе знать?

О живописи? — приподнимает брови Мелисса.

О картинах твоей мамы, — поясняет ей молодой человек.

А, о тех самых, что ты помогал мне развесить по всему дому? — уточняет она каким-то странным, неестественным тоном. Так что я смотрю сначала на нее, а потом все-таки — и на Марка…

Он пожимает плечами, мол, виноват, каюсь, и это выглядит почти так же, как и в истории с мороженым. Значит, и к этому конкретному событию он тоже приложил свои… теплые руки, думаю я не без горечи.

И есть ли в моей нынешней жизни хоть что-то, к чему он не был бы абсолютно причастен?

**********

Вскоре после этого, полного событиями, дня, мы с Мелиссой устраиваем небольшой шоппинг не совсем развлекательного толка: нам необходимо приобрести для дома мелкие разности, без которых современному человек в быту никак не обойтись — например, губки для мытья посуды или, скажем, фильтры для пылесоса. Кроме того, скоро начало нового учебного года, и дочка планирует закупить хотя бы половину из необходимых ей по списку предметов.

Помимо прочего, я приобретаю Маттиасу новые тапочки, а потом долго стою над книгой, посвященной наполеоновским войнам, раздумывая, о чем же таком позабытом, но цепко угнездившемся в памяти, напоминают мне ее глянцевые страницы с изображениями воинского обмундирования и единиц вооружения.

Вспомнить ничего не удается, но желание купить эту книгу… для Марка почти нестерпимо. Почему бы не сделать ему подарок в знак благодарности за спасенный праздник моей дочери, задаюсь я логичным вопросом? Не цветы же ему, право слово, дарить. И под скептическим Мелиссиным взглядом я иду к кассе и выкладываю вполне ощутимую сумму за триста страниц неизвестного текста с картинками…

С чего я вообще взяла, что Марку будет интересно знать, кто и что носил в далекой французской армии?

Не иначе, как на меня нашло умопомрачение, корю я себя, когда книга с почти что стокилограммовой тяжестью оттягивают мою руку по пути домой.

Безумная, безумная Ханна…

На купленные для него тапочки Маттиас смотрит так, словно я преподнесла ему гремучую змею. Неужели они настолько ужасны? Ничего подобного. Милые, мужские пушистики на пробковой подошве. Очень теплые.

Я так озадачена реакцией мужа на мой скромный подарок, что боюсь даже помыслить, а какова будет оная в отношении, купленной мною, книги… И уже собираюсь трусливо заныкать ее куда-нибудь в самый темный угол нашего дома, когда Мелисса — пути назад нет! — с энтузиазмом, которого в книжном я за ней не замечала, сообщает своему собеседнику в телефонную трубку:

А мы с мамой купили тебе подарок, — череда веселого хихиканья. — Приходи и сам увидишь, мистер Умник! До встречи.

Мистер Умник? — удивленно переспрашиваю я. — Почему ты так его зовешь?

Мелисса закатывает глаза, мол, ты такая непонятливая, мама. Может быть, я действительно, такая и есть?

Потому что он вечно умничает, — дочка выкладывает книгу на самое видное место и разглаживает смявшиеся при переноске уголки подарочной бумаги.

Марк приходит через какие-то двадцать минут, когда я еще даже не успеваю настроить себя на правильный (читайте: невозмутимый) лад. Он выглядит помятым и немного замученным.

Выпала тяжелая смена, — отвечает он на мой невысказанный вопрос, потом оборачивается к Мелиссе: — Так где мой подарок, маленькая фурия? — и та торжественно вручает ему наш… нет, мой подарок. — О, довольно тяжелый! — взвешивает он его в руках. — Могу я открыть его прямо сейчас? — смотрит на меня любопытствующим взглядом.

Киваю — и подарочная бумага обнажает сначала один уголок книги, а потом и всю обложку целиком. Я так сосредоточенно жду его реакции на мой подарок, что даже перестаю дышать…

«Энциклопедия вооружения и военного костюма. Наполеоновские войны 1805–1815», — читает Марк каким-то бесцветным голосом, от которого мое сердце сначала глухо ухает, а потом устраивает безумный тарарам прямо в моем правом виске.

Так и знала, что тебе не понравится, — разочарованно констатирует дочка, тоже пристально наблюдавшая за одариваемым объектом. — Ты ведь доктор, а не военный… Этого следовало ожидать. Но мама вбила себе в голову, что тебе эта книга должна непременно понравиться… Просчиталась.

Марк наконец поднимает голову от цветастой обложки, которую мне, в лучшем случае, хочется просто выбросить в мусорное ведро, в худшем — изодрать на мелкие кусочки и выбросить в то же мусорное ведро, и наконец смотрит на меня…

На самом деле, — говорит он мне, — почти никто из моих знакомых не знал, что в детстве я был одержим историей наполеоновских войн… У меня даже была подобная книга, — он недоверчиво смотрит на толстый том в собственных руках, — но потом она просто куда-то пропала, как часто и бывает с нашими детскими вещами.

Так тебе нравится? — расплывается в улыбке Мелисса. — Выходит, мама угадала? Вот это класс. Никогда бы не подумала.

Она продолжает суетливо верещать, называя меня гением интуиции и догадливости, а мы с Марком просто смотрим друг на друга, и взгляд этот длится определенно дольше оговоренных психологами восьми необходимых для… Для чего, Ханна? Я грубо одергиваю самое себя: эти восемь секунд ничего для меня не значат и точка. Хватит быть уже такой глупой и мечтательной, словно кома геномодифицировала рассудочную часть моего мозга в романтическо-бредовую его составляющую. Пора взять себя в руки… и все-таки откуда я знала, что эта книгу понравится ему?