Вера Колочкова - Провинциальная Мадонна
— Не сердись, Ника, — сглотнула она в волнении, — не сердись, сейчас все объясню… Дело в том, что нельзя вам встречаться, ребята…
— То есть? — удивленно и чуть обиженно распахнул глаза Миша. — Чем я вам так не угодил, Надежда Ивановна?
— Мишенька, Мишенька… — задрожав губами, протянула она ладонь, дотронулась пальцами до его щеки, — какой красивый стал… Взрослый, умный, настоящий мужчина. Сколько тебе лет? Двадцать три должно было пятнадцатого августа исполниться?
— Да, двадцать три. Пятнадцатого августа. А откуда вы знаете?
Он смотрел на нее серьезно, пристально, боясь, по-видимому, обидеть недоумением. Потом поднял на Нику глаза, требуя взглядом — объясни, мол? Как мне ко всему этому относиться?
— Не бойся, Мишенька, я в здравом уме и твердой памяти нахожусь… — ласково проговорила она, сдерживая слезы. — Дело в том, что ты мой племянник, Мишенька. Родной племянник. Я сестра твоей мамы, Надя. Ты помнишь тетю Надю?
Она с удовольствием произносила вслух его имя — Мишенька, обкатывала его языком, как сладкую конфету. Имя из той жизни, когда он был еще маленьким, жался к ней в незнакомом доме, шептал на ухо: «Я домой хочу, Надь…» Неужели он не помнит? Нет, должен, ему уже пять лет было, возраст для ребенка вполне памятливый.
— Неужели не помнишь, Мишенька? Я тетя Надя, мамина сестра…
— Да… Помню, кажется, только смутно… — растерянно моргнул он, вглядываясь в ее лицо.
— Тебе пять лет было, когда мы расстались.
— Да, да, помню. Я тогда очень плакал, а отец меня успокаивал, говорил, что тетя Надя скоро найдется. Неужели это… вы?! Вы — тетя Надя?!
Ника стояла, смотрела во все глаза. Потом произнесла свое сакральное:
— Ну, вообще… Это уж вообще… У меня просто слов нет…
— Мишенька, ты прости меня, что я тогда уехала, тебя бросила. У меня выхода другого не было. Я совсем одна осталась, вот, с Никой на руках. А у тебя отец рядом был! А иначе я бы никогда… Прости меня!
— Да что вы, Надежда Ива… Что вы, теть Надь! Будто у меня у того, пятилетнего, прощения просите. Мне не за что вас прощать, что вы… И как хорошо, что вы нашлись! Вернее, мы нашлись… Выходит, мы с Никой двоюродные брат и сестра?
— Да. То есть нет… То есть — да, двоюродные. И тем не менее… Нельзя вам, ребята, нельзя…
— Ой, мамочка… Ну что ты с этим «нельзя» заладила, ей-богу! Поняли все, не надо… Дай хоть осознать информацию до конца, а то как молотком по голове!
— Мишенька, а ты на могилу к маме и бабушке ездишь? Я была лет восемь назад, там памятник новый стоит…
— Да, это мы с отцом поставили, старый совсем обвалился.
— Я так и подумала, что это вы…
— Да, мы его и установили восемь лет назад, кажется. Ну да, точно… Восемь лет… А в каком месяце вы были?
— В сентябре…
— И мы в сентябре. Жаль, что не встретились, правда? Вот бы папа обрадовался, он вас так искал… Вы почему не писали, тетя Надя?
— Представляешь, я даже хотела там, на памятнике, записочку для тебя оставить! Мол, помню, люблю, прости… А потом не решилась — все равно бы ветром унесло.
— Да. А все-таки — почему не писали-то?
— Так надо было, Миш. Прости.
В кармане ее куртки вдруг требовательно заверещал телефон, и она схватилась за него, как утопающий за соломинку.
— Надежда Ивановна, вы пятнадцать минут обещали, а уже около часа прошло… — забубнил в трубку рассерженный Володин голос. — У вас проблемы какие-то, да? Вы извините, но мне ехать надо, получение товара на складе по графику!
— Да, Володя, иду! Конечно! — подскочила она с кровати, испуганно прижимая трубку к уху. — Прости, подвела тебя! Я сейчас, Володя!
Пойдемте, ребята, там картошку нужно забрать… — не отрываясь, глядела она в Мишенькино родное лицо. — И мне пора ехать. Завтра дежурство в больнице. Но мы еще обязательно поговорим с тобой, Миш! Мне все про тебя интересно знать, я так часто думала о тебе… Приезжай к нам на ноябрьские праздники, вместе с Никой и приезжай! А лучше — на мой день рождения! У меня день рождения в октябре, уже скоро.
— Я приеду, теть Надь. Обязательно приеду. Надеюсь, теперь не потеряемся.
— Нет, Миш, больше ни за что не потеряемся…
— А за кузину будьте спокойны, я за ней присмотрю.
— За какую кузину?
— Да за меня, мам, — немного досадливо ответила плетущаяся сзади Ника. — Теперь мне погонялка уж точно навеки обеспечена! Ну, вообще…
Прощаясь, она крепко обняла его, провела рукой по светлым волосам. И будто по сердцу ударило напоследок — как на Сережу похож: то же открытое лицо, чистый искренний взгляд — нате, ешьте меня с хлебом и с маслом…
— Я приеду, теть Надь! Обо всем поговорим!
— Да, Мишенька, да… — закивала головой часто, взбираясь на переднее сиденье «Газели».
— Пока, мам… — взмахнула ладошкой стоящая рядом с Мишей Ника. — Не плачь, все же хорошо…
— Что с вами, Надежда Ивановна? — участливо спросил Володя, когда выехали со двора общежития. — На вас прямо лица нет… Дочка чего-то натворила, да?
— Нет, Володь, с дочкой все хорошо. Извини, давай помолчим, я пока не могу разговаривать…
Так и молчала все время, глядя сначала в суету городских улиц, а потом — в темнеющий в ранних сумерках придорожный пейзаж. Потом вдруг спохватилась, будто очнулась от сна, подпрыгнула на сиденье так, что Володя глянул на нее удивленно, выдернула из кармашка куртки телефон, дрожащими пальцами кликнула Никин номер.
— Ника! Я же забыла сказать! О, боже, как же я забыла!
— Что, мам? Да не волнуйся так, ради бога!
— Ника, скажи Мишеньке, пусть о нашей встрече ни отцу, ни мачехе не рассказывает! Поняла меня? Сейчас же ему скажи, не откладывай!
— Да ладно, ладно, скажу…
— Прямо сейчас скажи!
— Да, мам, прямо сейчас… Ты как себя вообще чувствуешь?
— Все хорошо, доченька… Потом позвони мне, ладно?
— Да, позвоню…
Она перезвонила уже через десять минут, проговорила в трубку виновато:
— Мам, а у Мишки нет никакой мачехи. Он говорит, отец развелся года три назад… А сам в Сибирь куда-то уехал, дом там купил.
— В Сибирь? Почему в Сибирь?
— Не знаю…
— Ну, неважно… Ты скажи, пусть отцу не звонит, про меня не говорит ничего.
— Да почему?!
— Так надо, Ника.
— Ну, он же не знал, что так надо. Он уже позвонил и все рассказал… Алло, мам! Ты куда там пропала?..
Она не стала отвечать дочери — нажала на кнопку отбоя. Автоматически сунула телефон в карман, закрыла глаза.
* * *Как там незабвенная тетя Люба говорила — судьба на поворотах такой странной бывает, что только держись? Иногда утром не знаешь, что вечером произойдет? Да, мудрая была женщина, вечная ей память, царствие небесное…
