Антон Ярев - Цветом света
– Перчик!
Растрепанные сырые волосы залепили ей лицо, но Майка она увидела:
– Ах, это ты…
Голос у нее был как у проснувшейся кинозвезды: томный и капризный. Тянуло спиртовыми парами.
– Как желаете? – пошатываясь, осведомилась она.
– Дрянь, – протянул Майк. – С каким удовольствием я размажу твою мордашку.
Как ни была она пьяна, но плоские камни его кулаков и желваки на скулах не увидеть не могла. Женя закричала и ударила первой. Майк схватил ее руку, притянул к себе и крикнул в самое лицо:
– Ты дура!
Потащил за собой из комнаты:
– Идем!
Женя стала упираться, брыкаться, в итоге упала на пол и в бессилии заплакала.
– Уходим, уходим! – заорал Майк.
– Я не могу больше! Прикончи меня здесь!.. Лучше здесь!.. – вопила Перчик, для чего-то цепляясь свободной рукой за ножку стула.
В прихожей хлопнула дверь. Майк с силой отпихнул Женю:
– Вот дура! Иди сам с ней разбирайся! – и вышел.
Потом она услышала хныканья Владика, матерщину капитана и напуганный шепот третьего человека… эти знакомые интонации… не может быть!.. В висках задрожало холодное пламя. Она приподнялась с пола и, пытаясь отогнать возникший перед ней призрачный образ, толкнула ладонью воздух и зарыдала:
– Во-он!..
– Женька, – обняла ее нежданная тень прошлого.
– Я пила, – ревела Перчик. – Я так пила… и плясала на твоих похоронах… Я все забыла! Почему ты вернулся?
– Я за тобой. Мы будем теперь вместе.
Девушка послушно легла в объятия призрака:
– Вместе… – но сквозь слезы она увидела разбитое лицо Евгения. – Бог мой, Женя!.. – и опять утонула в рыданиях.
– Вы скоро? – просунулась в дверь голова Майка.
– Родная, нам надо идти…
– Женя… Господи, что происходит?.. – то ли смеясь, то ли плача, захлебывалась она. – Женя… Я такая пьяная…
– Я увезу тебя, – качая ее, как младенца, говорил Лесков. – Увезу далеко. Где никто нас не достанет, – повторял он свежевыдуманную считалочку и целовал мокрые, по-морскому соленые ресницы и веки. – Мы уедем в Лондон… Представляешь? Мы вместе выйдем на Тауэрский мост!..
– В Лондон… – туманно произнесла Перчик и уставилась на бритую голову Майка.
– В Лондон, в Лондон! Скорее! – не выдержал бандит. – Одевай ее, и в ванную, живо!
Лесков кинул себе на плечо Женину одежку, подхватил девушку на руки. В душном холле витал терпкий запах пороха и чего-то сырого, сладкого. Своим нетрезвым размытым взором Женя увидела на полу нелепые коряги тел в преступной багровизне, и поняла все она правильно.
Пока Лесков возвращал ее к обнадеживающим реалиям жизни, Майк разъединил сиамский союз стола и Владика. Рот неудавшегося супермена уже характерно глянцево блестел скотчем. Майк сковал Владику руки за спиной и вытолкнул его в коридор. Подлетел Лесков:
– Нужен ее паспорт! Он в кабинете, на втором этаже.
– Черт! – занервничал Майк. – Идем, козел! – и погнал Владика впереди себя.
Женя, в одежде, забрызганной водой, и с мокрой, как у русалки, головой, была уже рядом с массивной дверью и дула на ссаженную ладонь: видимо, пыталась что-либо сделать собственными силами. Майк оттолкнул ее и достал отмычки. Девушка увидела Владика, глаза ее вспыхнули. Лесков преградил дорогу.
– Ничего. Я спокойна, – улыбнулась она и со всей силы ударила в пах беспомощного и лишенного слова мальчика.
Тот заскулил и согнулся на полу буквой «зю». Майк снова выругался, отошел от двери и всыпал по замку несколькими зарядами из «ТТ». Гром и молния. Еще не развеялся дым и не упали на пол щепки – он вышиб дверь ногой.
– Эффектный ключик, – присвистнул Лесков.
– Не заедает. Идите, только побыстрее. Я жду внизу. Вставай, бекон с яичницей! – крикнул он несчастному Владику.
Лесков и Женя вбежали в кабинет. Девушка кинулась к дубовому бюро и попыталась повторить то, что делал Ян. Евгений взобрался на стол и снял со стены роковой портрет. Перчик оглянулась:
– Правильно. Ей здесь не место.
– Как твои дела?
– Ничего не выходит, – опустилась на пол Женя и стукнула по бюро ладонью. – Здесь какая-то хитрость.
– Пусти-ка.
Он осмотрел мощные стенки, множество выдвижных ящичков, попробовал выдвинуть хоть один – не получилось. Заперты. По периметру верхней панели, бюро было украшено рельефным бордюром – эдакими маленькими полушариками желудей в оправе из дубовых веточек. Евгений провел по ним пальцем, понажимал на каждый в отдельности – глухо. Над толстыми ножками красовались искусно вырезанные трилистники. Лесков занялся ими.
– Женька, – услышал он за спиной ее тихий голос и обернулся.
Девушка снова чуть не плакала:
– Живой.
Он поцеловал ее:
– Живой, живой, родная… Прости, нам надо поспешить.
– Мне все не верится.
– Знаешь, я тоже до конца еще это не осмыслил.
– Как же тебе удалось?..
– Давай, я потом расскажу, – промычал он, ощупывая пальцами каждый из листков у подножия.
– Ты перекупил Майка?
– Что? Э-э, нет, детонька! Майк – это, пожалуй, самый таинственный момент в нашей истории. Более того: он настрелял у Яна еще денег и отдал их нам с тобой.
– Не может быть!..
– Может.
Один из трилистников, что ближе к стене, утонул в плоти шкафа, но ничего не произошло. Придерживая его носком ботинка в утопленном состоянии, художник снова попробовал нажимать на желуди у крышки бюро. Седьмой от стены провалился. Дубовая масса легко отъехала в сторону, открывая доступ к сейфу. Евгений опешил и не смог вымолвить ни слова перед здоровенным стальным ящиком – реликвией мировой скупости и осторожности, существующим, но неживым преданием старины.
– Женька, ты – гений! – ахнула девушка.
– Но…
– С этим антиквариатом я разберусь. Буква «е» в алфавите какая по счету?
Лесков взял с конторки лист бумаги и написал на нем всю азбуку, проставив против каждой буквы порядковый номер:
– Шестая.
– Теперь «вэ» – третья, потом – четыре, снова – шесть… – Женя выставляла в каждом окошке сейфа известное число шифра. – Что дальше?
Сообразив, что она делает, Лесков подсказал:
– Пятнадцать, десять, тридцать три.
Но дверца сейфа не открывалась.
– Черт! Он поменял шифр, – Женя закрыла лицо руками.
– Успокойся. Вряд ли он это сделал. Он же любил тебя?..
– Он испачкал мне душу! – вспыхнула Перчик. – Он превратил меня в станок! В автомат с газировкой!.. Он мне деликатно напомнил, кто я такая!..
– Подожди, милая… – художник обнял ее. – Этот парень – скотина, ничтожество, ну и черт с ним. Для нас он – мертв. Но подумай: он действительно испытывал какие-то чувства?