Розалинда Лейкер - Эта сияющая земля

Офицеры не скрывали друг от друга, что считают его занудой. Похоже, он упивался звуками собственного голоса, с удовольствием рассказывая анекдоты. Гости изо всех сил пытались быть остроумными в присутствии молодой красивой женщины. Выждав подходящий момент, оба товарища Акселя по очереди оказали классические знаки внимания Джоане, но ее твердый отказ восприняли с пониманием. За время их частых визитов она успела присмотреться к ним и даже подружиться, что было невозможно с Акселем. Они не были такими фанатиками нацизма, как он, и служили своей стране, исполняя гражданский долг в сложившихся политических обстоятельствах. Она очень переживала, когда одного из них убили во время рейда британских десантников на побережье.

Джоана придерживалась тактики, которую избрала с самого начала: никогда не задавать вопросов, касающихся военных дел. Со временем ей удалось многое передать Гунару, и для этого не требовалось прилагать больших усилий. Она просто садилась возле камина после ужина и тихонько слушала разговоры пьяных офицеров, которые забывали, что она находится среди них. Военных секретов они не обсуждали, но часто ей удавалось услышать информацию, которая уже была известна участникам освободительного движения, но они с удовольствием получали подтверждение из любого источника. Время от времени Джоана докладывала, какой была реакция немцев на те или иные события. Особенно бурно они обсуждали поражение под Сталинградом.

В основном генералы разговаривали о войне. Они продолжали считать себя главенствующей расой, достойной доминировать в мире, и не сомневались, что в будущем именно так оно и будет.

— Даже если эта война продлится сто лет, все равно мы победим, — однажды вечером произнес Аксель, когда ужин уже закончился и офицеры переместились на веранду. — Как сказал Геббельс: «Никто не должен нас любить. Но мы заставим всех нас бояться!»

Джоана и раньше слышала эту цитату. Она прошла в гостиную, где Керен убирала с обеденного стола.

— Для этого не понадобится сто лет, — ответил кто-то из присутствующих. Джоана узнала пьяный голос одного из офицеров с отталкивающей внешностью, который приехал первый раз. Он попытался приставать к Керен, когда она показывала ему его комнату. Это был первый инцидент такого рода, и все обошлось только потому, что офицер уже приехал в полупьяном состоянии и еле держался на ногах. Керен удалось оттолкнуть его и убежать. Она была бледная и вся дрожала.

— Откуда у вас такая уверенность, обер-лейтенант? — поинтересовался Аксель.

— Я знаю это, потому что то, что сейчас производят в Телемарке, поможет нам завоевать мир и поставить его на колени перед фюрером. — Говоривший громко стукнул по полу каблуком.

— Заткни свою пасть, — произнес другой офицер, сидевший на соседнем стуле.

Джоана поняла, что пьяный офицер говорит о чрезвычайно секретном веществе, которое производят для изготовления бомбы на заводе в Верморке. После того как в январе не удалось разбомбить завод с воздуха, в феврале группа норвежских бойцов сопротивления взорвала часть завода, работая в чрезвычайно опасных условиях. Взрыв вывел из строя оборудование, на котором немцы изготавливали опаснейшее оружие, которое, как уже было известно, называлось атомной бомбой.

Джоана рассказала Гунару обо всем услышанном, он похвалил ее и заверил, что ситуация на заводе находится под контролем освободительного движения. Перед уходом Гунар сунул ей в карман письмо.

— Это для тебя. Не спрашивай, как я получил его и где находится его отправитель, потому что я все равно не скажу. — Он ухмыльнулся. — Радуйся тому, что оно вообще дошло до тебя.

Письмо было от Стефена. Она прочитала его, когда осталась одна в своей комнате. На нем не стояла дата, и оно не содержало новостей и информации о его окружении, так что невозможно было предположить, сколько времени оно находилось в пути. Это откровенное пронзительное любовное письмо, внутри которого лежал высохший цветок лаванды, она перечитывала снова и снова, пока не была вынуждена сменить конверт, так как старый совсем истрепался.

Волосы Керен выросли до такой длины, что теперь она могла ходить, не стесняясь. Она не хотела вспоминать, как пряди ее длинных волос, словно серебряные змейки, падали на пол, устланный сеном. Наконец-то она почувствовала, что может навестить родных. До своей деревни она добралась на лодке, что было для нее абсолютно привычным, так как она выросла на берегу фьорда. Ее замужняя сестра Марта жила со своим мужем Раолдом в доме, в котором располагалась их собственная пекарня. Они, не имея собственных детей, удочерили Керен после смерти родителей зимой 1935 года. Но их чрезмерная опека не давала ей никакой свободы. Именно по этой причине она и уехала работать на ферму Рейна. Конечно же, ее сестра не отвернулась бы от нее, если бы она вернулась на ферму с обритой головой, она простила бы ей все, но она не знала, как к этому отнесется Раолд. В тот день, когда она появилась на пороге дома, Марта, увидев ее, побежала ей навстречу.

— Ты приехала!

Они обе смеялись и плакали. Раолд, собранный, серьезный человек, радостно пожал ей руку. Ей не стоило беспокоиться, потому что Джина послала им письмо, в котором рассказала всю историю и посоветовала ждать, пока Керен не решится приехать домой. И они приняли ее как родную дочь.

На следующий день Раолд предложил ей работать продавщицей в его магазине, чем она и занималась до отъезда. Позже, как она и ожидала, он завел разговор о ее месте жительства.

— Я слышал, что ты долгое время жила в доме Тома Рейна, у которого собираются немцы, — произнес он, и его худое лицо помрачнело. — Мне это совершенно не нравится.

Он был значительно старше своей жены и чувствовал двойную ответственность за свою приемную дочь.

— Хорошо, что ты вернулась, — поддержала его Марта. — Я так расстраивалась, что ты не с нами. Твои письма озадачивали меня, хорошо, что Джина Рейн объяснила, как все обстоит на самом деле.

Прежде чем Керен успела ответить, Раолд снова заговорил.

— Тем не менее я должен быть честен с тобой и хочу взамен получить то же самое.

Это был один из его принципов — всегда быть честным по отношению к людям, которые так или иначе связаны с ним. Даже когда немцы покупали продукты в его магазине, он никогда не обвешивал их и не подсовывал некачественный товар. На его столе хлеба было не больше, чем он выдавал своим покупателям по их продуктовым карточкам.

— Я делаю все от меня зависящее ради свободы нашей страны. Ты со мной?

— Да.

— Сейчас, — продолжил Раолд, — наша деревня стала чуть ли не первым портом, откуда маленькие суда отправляются через Северное море. Тебе не стоит ввязываться во все это. Когда вечером я скажу, что работаю один в пекарне, ты, так же как и Марта, ляжешь спать, и не будешь задавать лишних вопросов. Это ясно?