Эдна Фербер - Три Шарлотты
Бекки сняла комнату в Блэкстон-отеле. Там она уложила вещи, написала письма, оделась к венцу, Войдя в комнату, Лотти заметила, что Бекки заметно осунулась, но выглядит почти успокоившейся, и что истерика, которая у нее была, когда она звонила, прошла. На ней было суконное платье, небольшая шляпа и никаких драгоценностей.
– У меня нет даже обручального кольца, – почти торжествуя, сказала она Лотти. – Не было времени. Сэм купит кольца теперь или после венчания. Я все утро была занята покупками. Вот, посмотри.
– Интересно, как прачка в лагере Фэнстон справится со всем этим, милая Бекки!
– Это неважно. Я хотела, чтобы все было красиво. Я слишком долго ждала… Но я с радостью уехала бы в одной блузке и с одним вязаным костюмом. Честное слово, уехала бы! Мне решительно все равно. И вот, Лотти, я вернулась сюда около двенадцати, приняла ванну, наскоро проглотила что-то, уложилась, оделась… и затем, Лотти, я опустилась у кровати на колени и начала молиться. Не знаю, почему, собственно, я это сделала. Вероятно, потому что так все это изображают на картинках – и обязательно у кровати!.. Лотти, как по-твоему, я не очень бледна? Сначала я здорово нарумянилась, но потом все стерла, и вот…
Из конторы гостиницы сообщили, что пришел Сэм. Лотти и Бекки спустились вниз. С Сэмом был его шафер, нервный и шутливо настроенный господин. Поехали к пастору. У всей компании был совершенно не свадебный вид. Лотти второпях надела старое шелковое платье и матросскую шляпу, недавно попавшую под дождь и потерявшую форму, – в те дни никто не покупал новых вещей. Шафер все время отпускал шуточки.
– Ну, Сэм, подбодрись! Худшее еще впереди. При этом он состроил гримасу и подмигнул Лотти. Их провели в маленький кабинет пастора. Того еще не было. Они стали ждать. Сэм, в изящно сшитой форме, наполнял собой, казалось, всю комнатку. Бекки не сводила с него глаз. У Сэма был великолепный воинственный вид. Ничто не напоминало полного пожилого господина, которого до сих пор знала Лотти. Правда, воинственный Сэм служил в артиллерийском управлении, но это ничуть не отражалось на его изяществе, покрое и изысканности его мундира.
Вошел пастор Литль – будничная, деловитая фигура в сереньком костюме. Все четверо умолкли. Началась свадебная церемония. Голос пастора Литля не походил на громовой голос проповедника. Лотти его тон показался ласково-разговорным. Не успели оглянуться, как он произнес:
– Итак, объявляю вас мужем и женой!..
Лотти поцеловала молодых и, впопыхах, шафера, который сначала опешил, а затем стал смотреть на нее подозрительно.
Так они поженились. По окончании всей процедуры Лотти вернулась в мастерскую Красного Креста. Три дня спустя пришло письмо от Бекки. Письмо, совсем не похожее на холодные и нарочито равнодушные послания современных новобрачных, письмо, переполненное старомодными выражениями, в которых жены иного, менее скептического, века изливали восторги медового месяца.
«…Сэм – чудеснейший, единственный человек… Я – самая счастливая женщина на свете… Я думала, что знаю его, но мне никогда не снилось, что он такой… Не могу понять, чем я заслужила это счастье…»
Вечером того же дня Лотти за обедом рассказала матери и тете Шарлотте историю замужества Бекки Шефер. Стояла страшная жара. Лотти была раздражительна и стыдилась своего брюзжания. Она объясняла его погодой, действующей ей на нервы, но сама удивлялась тому, что сталось с ней за последнее время. «Неужели, – спрашивала она себя, – я превращаюсь в сварливую, озлобленную старую деву?» Ей казалось, что обе старые женщины спокойнее, терпимее, добродушнее ее. Например, ее раздражало, что тетя Шарлотта жует шоколад перед самым обедом.
– Ах, тетя Шарлотта, неужто ты не можешь дождаться обеда? Ведь ты не сможешь ничего есть!
– Это неважно, Лотти. Ну что же, не смогу есть – и не буду! – мягко возразила тетя Шарлотта.
В семьдесят пять лет тетя Шарлотта была горделиво спокойна и ничего не боялась. Она бравировала жизнью. Что могла ей причинить жизнь! Ничего такого, чего она ей уже не причинила. Она ела, пила и спала столько, сколько вздумается. Казалось, для нее наступила вторая молодость.
Сегодня, выслушав рассказ Лотти, миссис Пейсон заметила, как будто вне всякой связи с предыдущим:
– Лотти, ни я, ни тетя Шарлотта не будем жить вечно. – И добавила после небольшой паузы: – Как бы я хотела, чтобы ты устроилась!
Лотти намеренно притворилась непонимающей:
– Устроилась? По-моему, мама, я устроена достаточно хорошо!
Она окинула взглядом мирную, уютную комнату. Она понимала, что хочет сказать миссис Пейсон. Мать, очевидно, думала о Бене Гарце.
Поразительные перемены произошли за последние шесть месяцев с Беном Гарцем. Он продал свой «мотор» и взамен купил длинный, низкий, бесшумный, мощный, очень современный серый автомобиль. Сам Бен из суетливого, помятого холостяка далеко не первой молодости превратился в элегантного кавалера в шикарном светлом костюме от лучшего портного, шляпе стального цвета и шелковых носках. Он не расставался со светло-желтой тростью. Он снял две комнаты в первоклассном отеле на берегу озера и как-то пригласил туда Пейсонов и Кемпов к обеду. Гостиную освещали разнообразные светильники, на диване и креслах были живописно раскинуты подушки, в углу стоял граммофон. После обеда Бен завел его, поставил пластинку с оперными ариями и стал слушать, склонив голову набок. Он заявил, что только так – в окружении своих любимых вещей – и можно жить.
– А здесь мои книги, – сказал он, указывая на маленький шкафчик, в котором сиротливо приютились тридцать или сорок томиков. Лотти подошла к шкафу и пробежала глазами заглавия: «Тайна пурпурового занавеса», «Сто способов использования примуса», «Ешьте и худейте»!
Из метаморфоз, происшедших с Беном, прежде всего бросалась в глаза его талия. Она стала тоньше, Хотя Бен и жил теперь на более широкую ногу. Впрочем, он не делал секрета из своего режима:
– Раз в неделю – турецкая баня. Ни сахара, ни масла, ни сладостей – и никаких жиров. И я чувствую себя гораздо лучше. Да! Никогда в жизни я не чувствовал себя так хорошо. Сплю лучше. Сбавил уже двадцать пять фунтов и сбавлю еще столько же, прежде чем кончу курс. Пью кофе без сахара и даже не расцениваю это как лишение. Сначала пил его с сахарином, потом бросил и так привык, что мне теперь кажется, будто сахар и сливки только заглушают настоящий аромат кофе.
Бену Гарцу нравилось играть роль гостеприимного хозяина. Он говорил о войне, о делах, об участии Чикаго в военных событиях, о своем участии в них. Он покупал облигации, продавал облигации, жертвовал на то, на другое, на третье.
– Возьмите, например, итальянцев. Сколько, по-вашему, они продержались бы против австрияков?.. Или французов? Вы думаете, устояли бы они против немцев? Все они были почти при последнем издыхании, позвольте вам сказать. Да!
