Людмила Синицына - Узор счастья

— М-да, — покачала головой Оксана.

И они обе замолчали.

— Вот тут Елена Васильевна пишет: «проклятая пестрая корзинка». Может, по корзинке можно узнать, чья?

— Теперь, наверное, когда стало известно, что тетя Настя умерла, никто и не признается. Нам же постоянно то яйца, то сметану, то картошку приносили. Ты и сама знаешь...

— Да, но как правило, все же в дом-то заходили.

— Ты о чем, не понимаю?

— А о том, что все это выглядит как-то... странно.

У Светланы отчего-то было неспокойно на душе. Почему-то ей казалось, что эта треклятая корзинка появилась неслучайно.

— Да... Мама часто говорила: пришла беда — отворяй ворота. Я считала — глупость. А теперь вижу, и в самом деле бывает именно полоса несчастий. Как будто одно влечет за собой другое. Надо что-то сделать, чтобы выйти из этой полосы. Только зэ квесчен из хау? — проговорила Оксана по-английски, но с нарочито русским акцентом. — Вопрос в том, как?

«И в самом деле. Когда же началась эта полоса несчастий? — задумалась Светлана. Впрочем, так ли уж важно, когда именно началась? Главное, когда она закончится».

— Ладно, — тряхнула головой Оксана. — Я ведь шла зачем... — вспомнила она, переводя разговор на другую тему — Помнишь, я тебе говорила про нашу пациентку — жену Казимира Александровича, режиссера Нового музыкального театра?

— Ну?

— И после передачи мы разговорились с ней про тебя. Казимир Александрович согласился встретиться с тобой. Правда, сразу предупредил, что никаких обязательств пока брать не будет...

— Я же тебе еще тогда сказала: не сходи с ума. Что я могу ему предложить? Я ни с одним театром не сотрудничала. У меня нет никакого опыта.

— Но рано или поздно надо начинать.

— Не с такого же режиссера.

— А почему нет? Ты просто покажешь ему свои эскизы.

— Какие эскизы?

— А про постановки, которые делала с Еленой Васильевной, забыла? — напомнила Оксана.

— Что я там делала? Больше смотрела.

— Ну да! Смотрела! Зря, что ли, Елена Васильевна восхищалась твоими костюмами!

То была инсценировка стихотворения Лермонтова «Три пальмы». Поэт-рассказчик декламировал стихотворение, а танцевальная группа под музыку исполняла номера. Елена Васильевна уступила настоятельным требованиям своего коллектива и не столько ставила, сколько пыталась удержать их в рамках. Потому что «караванщики» норовили исполнить что-то вроде танца с саблями, а «три пальмы» настаивали на том, чтобы их тему взяли из какого-нибудь индийского кинофильма. Елена Васильевна и смеялась и огорчалась. Но ей не хотелось гасить энтузиазм творческой группы, и она помогала им чем могла. В основном придумывала, как можно сделать более дешевые костюмы.

Быстрее всего удалось справиться с костюмом для трех пальм. Они сшили юбочки из темно-зеленой бахромы, надели облегающие водолазки и коричневые колготки. На голове у них были повязки из той же самой бахромы. Для Ручья подошло голубое прямое платье с разрезами по бокам и длинный шарф. С караванщиками тоже дело обстояло довольно просто: шаровары, широкие кушаки и клетчатые штапельные платки с ободком — вроде «арафаток». Платки эти периодически вызывали приступы веселья — каждый норовил натянуть их на себя.

Но вот с костюмом Стужи возникла заминка. Елена Васильевна сделала несколько набросков, но все сама же и забраковала. Они были неплохи сами по себе, но не вписывались в стилистику оформления. Светлана сидела за столом и рисовала пустыню, тлеющие угли костра, три пальмы и стужу, налетевшую на неосмотрительных караванщиков. Добравшись до стужи, она задумалась. Надо было передать ощущение холода и жестокости. На столе перед ней лежала фольга от шоколадки «Аленка», которую она съела давным-давно. Фольга серебристо отсвечивала, словно покрытая изморозью.

«Мороз!» — промелькнула в ее голове мысль.

Она взяла ножницы, нарезала тонкие полоски и, аккуратно смазывая их концы клеем, покрыла ими костлявую фигуру стужи.

Елена Васильевна встала, чтобы взять новые листы, и, проходя мимо Светланы, посмотрела на то, чем она с таким увлечением занималась. Внучка не видела, что бабушка остановилась возле нее, внимательно глядя на страницу альбома, поскольку сосредоточенно приклеивала последнюю полосу.

— Замечательная идея! Просто и оригинально. На тюлевый комбинезон надо будет нашить полоски из фольги. Молодец!

Светлана вовсе не собиралась придумывать костюм. Ей и в голову это не приходило. Она даже не заметила, что Елена Васильевна отбрасывает третий или четвертый вариант. Просто заразившись общим энтузиазмом, она решила нарисовать картину, которая явилась ее воображению. Но увидев, с какой радостью смотрит на нее бабушка, как у нее засветились глаза, смутилась. И тоже обрадовалась.

Неужели и вправду она смогла придумать то, что не придумала Елена Васильевна?

— Поработай тогда еще и над костюмом Костра, хорошо? А я займусь Песчаной Бурей.

Костер оказалось делать проще: желтые, оранжевые и красные шелковые треугольники, пришитые к трико, — вот и все.

Еще никогда Светлана не ждала начала представления с таким нетерпением, как в тот момент. Зрители рассаживались страшно медленно, а она ерзала, словно это могло как-то приблизить тот момент, когда раздвинется занавес. Оксана сидела рядом и волновалась не меньше подруги. Родители не хотели отпускать ее в Дом культуры, она ушла тайком и теперь боялась, что кто-то из соседей увидит ее и проболтается.

Наконец «вспыхнул» Костер. И тут, наоборот, Светлане показалось, что время пролетело в одно мгновение, а актер, исполнявший танец, ушел слишком быстро. Настала очередь Стужи. Конечно, Елена Васильевна несколько иначе расположила серебристые полоски парчи с наклеенными на нее снежинками из фольги от шоколада. Костюм получился, а Светлана впервые не просто увидела, как оживает на сцене нарисованное, в этот раз оживало то, к чему имела непосредственное отношение она сама.

— Молодец! — прошептала Оксана, аплодируя вместе с остальными танцу Стужи.

Но одно дело провинциальный клуб, а другое — профессиональный театр.

— Я же тебе сказала: Казимир Александрович просто согласился поговорить с тобой. Ни его, ни тебя это ни к чему не обязывает. Ты ведь сама говорила, что мечтаешь поработать в театре, — убежденным, не терпящим возражений тоном продолжала Оксана.

— Мечтать никому не запрещено.

— А я тебе предлагаю не мечтать, а начать работать.

— Он — профессиональный режиссер. Он привык работать с теми, кто понимает его с полуслова... Ты меня явно переоцениваешь, — покачала головой Светлана.