Людмила Макарова - Другое утро
– Да уж. У нас однажды бунт против него был.
Настоящий бунт. В девятом классе выбирали комсорга, дело к характеристикам шло, надоела многим Сашкина требовательность, ну и решили выбрать кого-нибудь другого. Ну знаете, тогда классический был вариант: выбрать какую-нибудь безобидную девочку, аккуратно заполняющую нужные бумажки. Тем более что такая девочка была, у Сани на все кто-нибудь был. Ну вот. Стали возмущаться, кричать, что Аксенов всех достал, слишком много на себя берет. Только все равно его выбрали. Потому что он знаешь что сказал? Ну как ты думаешь, что?
Этого невольного перехода на ты не заметила ни Ира, ни сама Таня, которая была явно полна азарта, предлагая угадать, что же предпринял в такой ситуации Аксенов.
Ира игру приняла:
– Сказал, что ему все равно, выберут его или нет, даже лучше, если не выберут, ему это все равно давно надоело.
– Не-а! – торжествующе отвергла этот вариант Таня.
– Ну… Пригрозил какими-нибудь санкциями или характеристиками, что там было тогда…
– Как же он мог пригрозить? – с удовольствием уличила ее в нелогичности Таня. – Если б его не выбрали, он бы и не подписывал характеристики.
– Ну конечно! – наконец-то догадалась Ира и для убедительности хлопнула себя по лбу. – Очень просто: сделал то, что от него ждали, вышел на лобное место и покаялся перед народом, пообещал, что больше так не будет.
Таня укоризненно покачала головой, словно Ира говорила ерунду, несоизмеримую со значительностью такой личности, как ее сосед Сашка Аксенов, и открыла карты:
– Он встал и преспокойненько заявил, что делал все как надо и будет делать то же самое, если его выберут снова.
– И выбрали? – ахнула от возмущения Ира.
– Конечно! – с довольным видом заявила Таня.
– Ничего себе «конечно»! Ты меня извини, но у меня такое впечатление, что ваш класс состоял из одних слабаков. Да я бы…
– Ты когда-нибудь чувствовала себя победителем?
И не так, чтобы одна над всеми, а вместе со всеми ради общего дела? – тихо, но верно перебила ее Таня. – Я понимаю, что тогда было детство и дела, которые казались такими важными, теперь выглядят смешными. Подумаешь там, КВН какой-нибудь, сбор макулатуры или субботник… Но такого ощущения осмысленности и полноты жизни у меня больше никогда не было. И проголосовали мы тогда за него, потому что поняли, что только благодаря его жесткости и бескомпромиссности мы были победителями, каждый из нас находил свой кусочек дела в общем.
– Ну не знаю… – пожала плечами Ира и больше не стала спорить. Ей показалось, что Татьяна слишком уж преувеличенно восторженно говорила об Аксенове и своей школьной жизни. Скорее всего потому, что ее взрослая жизнь сложилась из тяжких, рутинных, ежедневных испытаний, вот и выглядит теперь для нее то время светлым пятном. Разве с этим поспоришь?
Тем более что в лукавой, ослепительно обаятельной девчонке, которой когда-то была Таня, можно было с уверенностью определить первую школьную красавицу.
Причем не из тех, у которых вся красота заключена в пренебрежительно поджатой губе и маме, помешанной на дочкиных нарядах, а из тех, что живут себе без оглядки, а вокруг, как говорила героиня известного фильма, «штабелями, штабелями…». Ясно как Божий день, что мальчик Саша Аксенов хоть и был признанным лидером, а не мог не влюбиться в озорную девочку Таню. Но теперь это имело уже совсем другое значение, иначе бы Таня не говорила с Ирой об Аксенове с такой открытой гордостью и даже некоторым хвастовством. Ира еще долго сидела бы у Татьяны, пила чай и знакомилась с Аксеновым, хотя бы заочно, если уж на нормальное человеческое знакомство у него не хватает времени, но нужно было идти.
Когда она засобиралась обратно, Таня принесла из садика охапку своих роскошных ромашек-блюдец.
– Что вы, Танечка! Куда столько? – Увидев, как Таня уверенно подошла к Анютке и весело, без малейших признаков жалостности или неловкости, чмокнула больную дочку в щеку, Ира, повинуясь нахлынувшему чувству преклонения перед этой удивительной женщиной, снова перешла на вы.
– Так вы же на кладбище сегодня пойдете, а у тети Зои таких нет, – ответила Таня, и в ее словах прозвучала явная радость, что она может быть кому-то нужной.
***
У Аксеновых уже встали. Николай Александрович пил чай из объемистой кружки, Василий сидел на ступеньках внутреннего крыльца и мрачно листал какую-то книгу. Завидев Иру, он, точно как вчера, встал, неловко согнул плечи в странном полупоклоне, кашлянул и кивнул:
«Здрасьте». Охранник жевал пирожок и зачем-то доложил ей:
– А Петрович на озеро пошел.
За воротами притормозил автомобиль, и Антон крикнул с улицы, через забор:
– Вы идете, что ли?
– Молодых ждем, – через ворота крикнул в ответ отец. И пятилетняя старшая дочка Антона с криком: «Деда, что у меня есть!» – влетела в калитку. Не выпуская из рук тяжелые цветы, Ира зашла в летнюю кухню. Зоя Васильевна скребла черный противень металлической теркой.
– Помочь?
– Саньку иди буди. Скоро пойдем, – не особенно ласково ответила Зоя Васильевна. Ира такой перемене удивилась, но, пока шла к веранде, поняла, что любой, даже самой самоотверженной и любящей матери не так-то просто уступить право и удовольствие разбудить сына другой женщине.
Пока Ира была у соседки, Аксенов, казалось, не пошевелился. Живая иллюстрация к выражению «спит как убитый». Она бережно положила ромашки рядом со стаканом опохмельного настоя, свидетельствующего о его ночной заботе. С самолюбивым удовольствием попыталась представить, как вчера вечером он подхватил ее на руки, уложил на тахту, раздел, накрыл одеялом, напоил опохмельным настоем. Но представить этого не получалось, она его и так почти не знала, а таким и вовсе никогда не видела. А хотелось бы увидеть. Очень хотелось.
Она тихо, чтобы не потревожить его раньше времени, сняла с себя всю одежду и осторожно легла рядом. «Ну, держись, серьезный мальчик Саша Аксенов, сейчас ты у меня проснешься как миленький», – молча пообещала она сама себе и еще прохладной от ромашковых стеблей ладонью проникла в складку его плотно завернутого одеяла. Внутри стоял плотный жар его тела, и она впервые наконец-то почувствовала, что он весь, целиком, сейчас здесь с ней, только с ней. Под бегом ее пальцев он заворочался, забеспокоился, напрягся и, не открывая глаз, вдруг с неожиданной для него ловкостью попытался перехватить инициативу.
– Лежи смирно, – не терпящим возражений тоном шепнула ему на ухо Ира, нажала локтем на его плечо и опрокинула на спину. Сейчас она была всесильна.
Она не считала себя очень уж темпераментной особой. Настоящее, не вызванное бегством от одиночества или потребностью самоутверждения желание приходило к ней редко и непонятно по каким причинам. По крайней мере широкие плечи и голливудская улыбка таким основанием уж точно не являлись. Картинная внешность Максима, например, частенько ей мешала и раздражала, так что она по возможности избегала выходить с ним «в люди». Спящий же как агнец на старом топчане, худой и жилистый Аксенов вызвал в ней настоящую бурю желаний. А желаний своих она уже научилась не стесняться. Да нет, вовсе не потому, что на нее подействовали книжки и фильмы, героинями которых были девушки без комплексов. Просто со временем она поняла, что от ее стеснительности в постели плохо не только и не столько ей, так же как не только, а может, и не столько ей от ее свободы хорошо.
