Ольга Иженякова - Обратная сторона

Маленькие шарики быстро разлетелись по всему городу. И там, где еще совсем недавно процветала дружба, ребята пели под гитару залихвацкие песни, наступил рынок.

Я в ужасе взглянула на себя в новое зеркало. Там медленно, как из тумана, проступила Она. Высокомерно смерила меня взглядом, улыбнулась и поправила челку. Снова меня тянуло на балкон. Мне вдруг захотелось увидеть в неясном свете булыжники и присоединиться к тишине. Навсегда… Я повернулась, чтобы уйти, но Она из зеркала протянула руку и крепко меня схватила.

Мне стало плохо. Маленькие шарики в огромном количестве летали теперь по всей квартире. Где-то внутри меня поселилось чувство беспросветной тоски.

…Вот я отчетливо вижу свое отражение — полностью все. Густые черные брови, за которыми давно не следили. Но вдруг — о ужас! — они быстро разбегаются в разные стороны. Оказывается, это вовсе не брови, а мизерные насекомые. Я смотрю на свои правильной формы, пухлые губы, но и они тоже быстро разбегаются — и это тоже насекомые, только другого цвета. Я внимательно вглядываюсь в глаза, но и глаз тоже нету.

У меня ничего нет. И меня нет. «Ты, ты, ты», — начинаю судорожно стучать в зеркало, но Она не выходит. Стеклянная поверхность чиста. В зеркале отражается только стена и часть старенькой картины, а меня нет. И, наверное, никогда уже не будет. Но ведь я — вот она, перед зеркалом, можно потрогать руками, посмотреть.

Но что это? Что? Руки скользят по чему-то металлически-гладкому. Прохладно-зеркальному. Тяжело вздыхаю и начинаю плакать. Из квартиры быстро, все как один, улетают маленькие шарики…

После этого выступления мэра на окнах почти всех горожан начали появляться стальные тюремные решетки, а в подъездах и на лестничных площадках тяжелые железные двери с кодовыми замками. Из города люди прогнали любовь…

— А может, она сама, как прекрасная птица счастья, улетела от нас в дальние дали? — спрашивала я иногда у себя.

Потом долго раздумывала над происходящим и ни с кем не хотела общаться. Что могут знать обычные организмы? Ни-че-го, ровным счетом ничего. Что ждет нас дальше?

Неизвестно. Да и какая, собственно, разница?

Но именно в том году я потеряла город, который не так давно приобрела, причем полностью, весь. И начала понимать, что его уже никогда не верну.

Эту любовь-сожаление-обиду каким-то чудом узрел мой друг Саэль и впоследствии часто перед моими окнами создавал Тюмень из тумана.

О, это был чудный городок! Ничего более красивого в своей жизни я не видела.

Со стеклянными витринами и серебристыми от росы тротуарами, там можно было купить мой любимый зефир в шоколаде по три пятьдесят, а скверы и парки (так умеет делать только Саэль!) он строил из пересекающихся солнечных лучей. Это чудо находилось на уровне моего шестого этажа, и я могла часами им любоваться. Самого строителя при этом никогда не было видно.

Я видела обычно только строительные материалы — туман, росу и разноцветные мыльные пузыри. Иногда в постройку Саэль добавлял немного прозрачного арктического льда. Начинал всегда основательно — с фундамента. А заканчивал торжественно — возведением колокольни небесного цвета. Каждый день, без исключения! Разве могут быть исключения в счастье? Это я поняла совсем недавно. Увы.

Обычно он начинал свою работу в шесть вечера, когда я, усталая и измотанная, приходила домой, и управлялся всего за полчаса, иногда за сорок минут, а в выходные дни строил рано, в восемь утра, когда я только-только просыпалась и, лениво-сонная, подходила к окну.

Однажды я попросила его посадить в городе деревья. Саэль везде, буквально на каждом свободном клочке этой удивительной земли, посадил маленькие серебристые кедры с хрустальными шишками. Это чудо радовало мой глаз каждый раз, когда я подходила к окну или случайно заглядывалась вдаль, за горизонт. Я смотрела на все это и улыбалась, настроение улучшалось и всякий раз хотелось петь.

Саэль как-то совершенно серьезно сказал, что здесь водители всегда уступают место пешеходам и не боятся оставлять свой транспорт без сигнализации и с открытыми дверьми.

В то же время новостройка нравилась животным, обитающим в нашем районе. Семейства ежей и белок прибегали под наши окна и подолгу там играли, мы с сыном приносили им молоко с сахаром, и они, совсем не боясь нас, от всей души этим лакомились. А еще я заметила, что одуванчики в нашем городке удивительно большие и пушистые, величиной с человеческий кулак. На них любили садиться разноцветные бабочки.

Маленький мир, который заканчивался сразу за большим кленом, создавал ощущение чистоты и беззащитности: порой мне начинало казаться, что даже человеческое дыхание ему может повредить. И было по-настоящему страшно. Ведь по большому счету у нас сыном больше ничего в этом огромном и пустом городе не было. Случись какая-нибудь потеря, мы бы этого просто не перенесли. Все, что имелось у нас, было родным до боли.

Леша Швабров после смерти своей учительницы Елизаветы Тимофеевны редко стал выходить из монастыря. Эта обитель сделалась ему родным домом, где никто не тревожил, не отвлекал.

Однако родители его не забывали. Узнав каким-то образом, что покойница завещала их сыну деньги, пришли к нему с просьбой одолжить Ленке на учебу. Разумеется, о долге они тут же забыли, а деньги пропили в тот же вечер.

В это время в монастыре случилось самое обычное для этих мест чудо — начала мироточить и обновляться икона. Монахи и послушники, опасаясь шумихи, сняли икону и отнесли в дальнюю келью, подальше от любопытных глаз и суеты.

Надо заметить, что это была особенная икона. Когда-то она, икона Иоанна Тобольского, долгие годы лежала на скотном дворе близ села Чимеево, что в Курганской области. В начале нового столетия двор, пришедший в полную негодность, стали разбирать, икону нашли, отмыли и передали в дар Тобольско-Тюменской епархии.

Здесь она самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи, начала сразу обновляться, стали четче проступать контуры, ярче краски. Если, к примеру, еще неделю назад прихожане смотрели на бледноватый лик с огромным светлым пятном посередине, то спустя семь дней пятна как не бывало, хотя рука реставратора иконы не касалась.

Образ святого выведен настолько ярко, что порой начинает казаться, будто иконописец закончил его только вчера и вся краска еще не успела обсохнуть.

В монастырском храме икона сразу же по прибытии начала проявлять свою чудодейственную силу, в которой может убедиться каждый верующий. Церковные работники даже завели специальную тетрадку, где скрупулезно записывают до сих пор все случаи исцеления и чудесной помощи святого.