Опер. Девочка на спор - Анна Бигси
— Сволочи! Я думала они настоящие мужчины, а они… — всхлипывает жалостно и по-детски вытирает нос рукавом.
— Кто тебе сказал? — выдавливаю из себя, все еще пытаясь ухватиться за спасительную соломинку.
— Услышала от патрульных, когда мимо курилки проходила. Весь отдел уже знает…
Да сука! Что ж так больно?! И дышать невыносимо будто ребра сдавили корсетом.
Макс, ты же не мог со мной так поступить. Ты же не такой. Ты… Ты, мать твою, мне про свой интернат рассказывал, к сестре подпустил, от своего отца спас. Неужели все ради дурацкого пари? Так хотел выиграть?
Глаза щиплет от туши. Боже, я себя такой дурой чувствую! Растоптанной, снова использованной, преданной. У меня в груди разрастается огонь, болезненно сжигающий те крупицы света, что начали зарождаться в истерзанной страхами душе.
Макс! Макс, ну как же ты посмел?!
Я могу кричать только в глубине самой себя. Стою как вкопанная. Ноги вросли в бетон. Настя что-то еще болтает, я слышу ее лишь фоном, вижу, как шевелятся ее губы. Моим губам больно. Точно так же, как он их целовал. Это безумно трудно вытерпеть. Хочется стереть все с себя. Дебильную косметику, майорские поцелуи.
В голову лезут самые страшные мысли. Знакомые. Они ядом попадают в кровь, разъедают вены. Но нет. Я тогда не сделала необратимый, последний шаг. Не сделаю и сейчас, как бы мужчины снова не пытались меня сломать.
Мне просто больно, страшно и одиноко в десятки раз, в сотни, в тысячи, чем было до него. Он так много у меня забрал этим спором.
За что? Черт тебя, подери, Марьянин! За что ты так со мной?!
От слёз все картинки размываются. Буркнув Насте что-то нечленораздельное, чудом попадаю в дверной проем и ни на кого не обращая внимания иду в кабинет Макса. Пусть он скажет мне в глаза, что это правда. Пусть эта правда станет пулей, попавшей прямо в сердце, но я хочу получить ее от Марьянина, потому что он стал занимать место внутри меня, он стал частью моей меняющейся жизни.
Вламываюсь.
— Скажи мне, это правда? — голос будто не мой. Хрен на него.
Макс отрывается от бумаг и пристально смотрит на меня. Скольжу взглядом по его лицу, сквозь пелену слез пытаясь разглядеть там чувство вины или какое-то объяснение случившемуся.
— Что конкретно? — от его взгляда становится еще холоднее.
— Ты на меня поспорил! — кричу я, захлебываясь отчаянием.
Так хочется спрятаться и заскулить, но надо услышать от него. Чтобы разбиться, вернуться в состояние тени. Картинка в зеркале была правильной. Это мое воображение вдруг решило, что тень имеет право стать цветной.
— Ты просто использовал меня! Какая же ты сволочь, Макс!
— Ив, давай без истерик, — его сухость и равнодушие бьют как пощечины. — Ты же знала, какой я?
— Знала, но ты сделал все, чтобы я поверила… — мой голос предательски срывается, но я быстро беру себя в руки. — Надеюсь оно того стоило.
— Ива, все не так, — он поднимается, идет ко мне, а я слепо двигаюсь как можно дальше и даже слезы высыхают. Он их сметает своим поведением, холодностью, безучастностью. Сейчас передо мной тот Макс, с которым я познакомилась, когда только пришла в отдел.
Вот такой он настоящий, да?
— Какой же ты урод, — качаю головой, оказавшись у стены.
Черт! Надо было оглянуться чуть раньше.
— Это правда, — он хватает меня за плечи и встряхивает как куклу. Его игрушку, вещь, на которую можно поспорить.
А в висках еще пульсирует надежда: «Он не мог, не мог, не мог…»
— Но все изменилось, слышишь? — зачем-то пытается убедить. В чем он пытается меня убедить?
Только не лги мне, я умоляю, Макс. Только не лги…
— Да пошел ты, — произношу вслух. Это все, на что у меня остались силы, и еще на то, чтобы поднять руку вверх и показать ему «фак».
Да, Марьянин, меня выворачивает от боли!
Я не знаю, куда от нее спрятаться и повернула не туда. Надо было к выходу, а я иду вглубь коридора, всхлипывая, натыкаясь на кого-то из наших парней.
— Ив? — по голосу узнаю Лену. Поднимаю на нее растерянный взгляд.
— У-у-у, как все хреново. Пошли, — она берет меня за плечи и разворачивает к своему кабинету.
— Я не… — вяло сопротивляюсь. Пустая.
— Пошли, пошли, пока никто из начальства не увидел, — заталкивает меня к себе и запирает дверь на ключ. — Что случилось-то?
Провожает к столу. Надавив на плечи, усаживает на стул. Все звуки кажутся такими громкими…
— Хотя можешь не говорить, я и так догадалась.
И тут до меня доходит вся неприглядная правда. Все уже знают. Весь отдел перемывает мне кости на каждом шагу. Как дальше-то быть? Как работать в этом коллективе дальше? Как в глаза людям смотреть? Макс уничтожил меня. Не только внутри, но и снаружи.
— Марьянин, сволочь!
Растерянно хлопаю ресницами, не зная, что ответить. Лена ставит передо мной две чайные кружки и открытую бутылку коньяка. Разливает янтарный алкоголь, бросает в каждую кружку по чайной ложке и приоткрывает окно.
— На всякий случай, — поясняет она и присаживается напротив. — Пей, а то на тебе лица совсем нет, — ударяет керамическим бортиком о мой. — Давай, девочка и станет легче.
Я неожиданно для себя нервно улыбаюсь, послушно делая маленький глоток обжигающего коньяка.
— Ты сильная и обязательно справишься.
Шумно выдыхаю и залпом осушаю бокал. Огненная жидкость опаляет пищевод и стекает в желудок. Передергиваю плечами и зажмуриваюсь. Дышать становится легче, а тугая пружина внутри немного ослабевает.
Глава 38. Максим
Сука, недоступен! Раздраженно кидаю телефон на стол и подхожу к окну. Мотоцикл Ивы, как ни в чем не бывало, стоит на служебной парковке. Запретил выпускать его с территории. Меня она видеть не хочет, но и убиться я ей тоже не позволю. Мне сообщат, когда попытается покинуть территорию, тогда и поговорим.
Открываю створку и прикуриваю сигарету. Глубоко затягиваюсь и всеми силами стараюсь унять бурю, что разносит внутренности в щепки. Я, блядь, не хотел, чтобы все так получилось. Да вообще не понятно, кто мог рассказать Иве про этот дурацкий спор, если знали только мы с Шаманом? Тот бы не стал болтать, я уверен на тысячу процентов.
Выдуваю струю дыма и тушу окурок в пепельнице. Ничего, разрулю. По любому. Отпустить Иву я все равно уже не смогу. Слишком глубоко она проникла под кожу, стала частью меня, необходимостью. Ей больно сейчас и мне больно от того, что я в этом виноват.
Я залечу
