Безбашенная (СИ) - Рам Янка "Янка-Ra"

— Ааай! — раздраженно и возбужденно. — С меня сейчас полотенце слетит!

— Ням-ням…

— Исчезни! — я вдруг чувствую, что котик мой вообще-то взрослый голодный мужик от которого разит тестостероном. — Я не шучу сейчас.

И во избегание несанкционированных срывов, я сбегаю в комнату, оставляя его одного.

Врубая телек и заваливаюсь на диван.

Телефон звонит. Олег…

Вдыхаю поглубже.

— Да?

— Туманова ты в своем уме? Что за кверулянтство на стенде?!

— Что-то со связью. Не слышу… Извини.

Отключаю телефон.

Минут через десять уже одетый Саня присоединяется ко мне с двумя кружками чая.

— Через сколько едем?

— У тебя есть каремат?

— Есть… а зачем?

— А спальник?

— Есть… ты пугаешь меня! — пытливо поглядывает он в мои глаза. — Может, объяснишь, куда мы и зачем? Я же уже согласился и обещаю не съезжать.

Отрицательно качаю головой, щелкая каналами.

— Аронов совсем не в курсе?

— Совсем…

— Волноваться же будет, давай хотя бы скажем, что ты со мной. Ты же знаешь, что он параноит после всех этих событий.

— Нет.

— Детка, не гони! Я бы убил и тебя, и себя на его месте.

— Нет больше никакого места, Сань, — торможу я его. — Закрыли тему.

Отобрав у меня кружку, он ставит ее рядом со своей и за плечи разворачивает меня к себе.

— Как это?!

Я отрицательно качаю головой, отказываясь объяснять.

— Кто накосячил?

— Никто не накосячил.

— То есть, он там сейчас загоняется, да? И мы сейчас куда-то сорвемся… А он… — летят его бессвязные рассуждения. — Ты чего творишь-то, Туманов?! Аронов, конечно, кремень, но предел прочности конечен и у него.

— А у меня? Конечен? Всё!! Не бросай меня, ладно? — медленно утыкаюсь я ему в плечо лицом.

Устала я рассуждать на тему страданий Аронова.

— Хе*ней маетесь, — прижимает он меня к себе, и мы обнявшись пялимся в телек. — Хочешь я ему позвоню и скажу, что он идиот?

Начинаю лениво угорать… А вот хочу!

Но нет… не хочу, на самом деле.

— Не надо. Я ему уже всё написала в книге отзывов и предложений.

— Реально? — угорает Ожников.

— Абсолютно.

— Завтра почитаю!

— Поехали.

— Жень… Мне нужно позвонить ему. Это будет правильно. Я скажу, что ты со мной.

— Это твоё дело, Ожников! — отстраняюсь я. — Но я тебя прошу… Он хотел отдохнуть от меня. Пусть ОТДЫХАЕТ!

Встаю с дивана, Чеширский провожает меня до двери. Обуваюсь.

— Термос, теплая куртка, каремат, спальник.

Забираю свой рюкзак и ключи от его тачки с тумбочки.

Подожду его в тачке.

Глава 24 — Индуцированный психоз (ч3)

Открыв Санину тойоту, я бросаю рюкзак на заднее сиденье и включаю зажигание, чтобы прогреть машину. Через некоторое время Ожников, тоже одевшись спортивно, садится за руль.

— Куда?

— Пока прямо…

— А там?

— А там, я тебе ТАМ скажу, — снова съезжаю я с прямого ответа, немного кайфуя от его раздраженного любопытства.

Посмотрев на время, прикидываю, что прибудем мы часикам к двенадцати ночи.

В самый раз!

— Ты позвонил?

Я не планировала спрашивать ни секунды, но мой рот, видимо, живет какой-то самостоятельной жизнью. Ожников, спасая мою волю от разложения игнорирует мой вопрос. Это и к лучшему! Не хватало еще, чтобы я начала расспрашивать окружающих о его самочувствии и переживаниях. Этого Олег точно не оценит.

— Спасибо! — благодарю его я, пожимая руку, которая лежит на рычаге коробки передач.

Закатив глаза, он цокает языком.

— И вот хрен же тебя разберешь, что ты имеешь в виду.

— Не надо разбирать… — хихикаю я. — Люби так!

— Люблю… — улыбается он. — Как тебя можно не любить? Давай, рассказывай мне что-нибудь жизнеутверждающее.

— Сегодня — смертеутверждающее, — поправляю я его. — Хочу обменяться с тобой опытом. Ты умирал когда-нибудь?

— Нет, — качает он головой. — Не умирал, но много раз я ждал смерти.

— Когда воевал?

— Обстрелы… — кивает он. — Мы спали под обстрелами. В любой момент… В общем, я научился жить в ожидании, без эмоций. Но ранен не был ни разу. Ребята говорили — везунчик, — грустно усмехается он. — А ты?

— Пару раз… Но сильно запомнился первый. Там было ясное сознание, и я запомнила все подробности, которые были там… за барьером. Когда ты выходишь из тела.

— Расскажешь?

— Да, — киваю я.

Это хорошая вводная для нашего сегодняшнего время провождения.

— Мне было восемь, кажется. Я утонула. Подробности самого процесса не буду, там всё банально, но вот дальше… Как только тело отключилось, и я перестала испытывать дискомфорт от воды в легких, сознание резко прояснилось. Щелчком. И меня начало топить в каком-то странном звуке — это было очень громко. Переходы от лязга до гула и потом в как… очень красиво не звук, а пение, потом снова гул, лязг… Трясти начало очень сильно. И параллельно шла информация — что идет отделение физического тела от тонких тел, и то, что я чувствую, это связанно с процессом разделения. Потом меня резко дернуло, и я начала падать, но только куда-то вверх с огромной скоростью! И тот пресловутый тоннель, о котором многие говорят — это для меня был эффект от скорости движения — все размазалось превращаясь в однородную сплошную стену вокруг меня. Я выходила через «родничок», — прикасаюсь я к своей макушке. — А свет был не впереди. Он был внутри! И такое ощущение — радость, эйфория, восторг, и все поет! Еще ощущение предвкушения, что наконец-то! Наконец-то возвращаюсь в покой, домой, туда, где ждут и теперь все будет хорошо — отсутствие тревоги и любого беспокойства, умиротворенное блаженство! Одновременно, я видела где-то на границе сознания, как меня вытащили и реанимируют. Никаких эмоций это не вызывало до тех пор, пока у них не получилось. На самом деле, это была всего пара минут, но времени в моем состоянии почти не ощущалось, и все растянулось по длительности. Картинка реанимирующих меня людей немного сбила, и чувство прекрасного пропало. Потом, я почувствовала, как что-то болезненное и грубое рвет меня обратно препятствуя полету — это было больно и страшно, и я внутренне просила оставить меня в покое, и позволить двигаться дальше. Но свет пропал. Пришло что-то типа того, что "ещё рано". Боль и удушье вернулось, внутри было разочарование и ощущение, что меня обманули, и я плакала… Вот так!

Саня задумчиво слушает.

— Там лучше, чем здесь?

— Я этого не говорила! — сразу торможу я его. — Там бывает по-разному. Я была ребенком и уходила в чистом состоянии — одновременно в просветленном и наивном, доверяя тому, что встречало меня, и не боясь, открываясь этому. Поэтому, у меня там все было хорошо. На тот момент.

— А как будет… было бы у меня?

— Это зависит от того, как ты живешь и самое главное от того, в каком состоянии ты войдешь в смерть. Если в страхе или неприятии, гневе или ощущении несправедливости, все будет иначе.

— На востоке я пробовал наркотики… — не глядя на меня вспоминает он, ведя машину. — Не траву, а серьезные. И пару раз я вмазывался героином. То, что ты описала — радость, эйфория, восторг предвкушение, возвращение домой, отсутствие тревоги и любого беспокойства, умиротворенное блаженство… Героин дает это во время «прихода». Это так о*уенно! После этого, всё кажется ненужным и раздражающим. Как ты потом жила, зная, что есть альтернатива?

— А как ты живешь, попробовав героин?

— Я очень часто вспоминаю. Иногда мне снится, как я вмазываюсь и это ощущение немного возвращается. Но я больше… не стану! Это страшно после того как заканчивается. Каждой дозой ты убиваешь в себе возможность получать удовольствие от жизни. Она становится бесцветной, безвкусной и бессмысленной! Но я помню это ощущение, Жень и никогда не забуду.

— Я тоже помню удовольствие от своей смерти, и мне тоже оно иногда снится.

— Я хочу умереть ТАК! С этим ощущением… и я хочу в нем там остаться. Хочу этот покой и того, кто дает его.