Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина
— Ты до сих пор на меня дуешься? - Она присаживается на пол рядом со мной и, как собака, кладет голову на колени.
Милостиво глажу ее по влажным волосам, снова и снова прокручивая в голове всю многоходовочку моего «лучшего друга». Он пустил меня по ложному следу, а сам тем временем наверняка придумал план, как перевезти Нику в свое новое логово. Почему-то эти вещи кажутся настолько очевидными, что я даже не пытаюсь найти им логическое опровержение. Они и раньше постоянно «вляпывались» - то с книгой, то со случайной встречей. А то, что я принимал в нем за раздражение из-за каких-то там внутренних принципов, на самом деле было банальной ревностью - тупой до смешного, но абсолютно предсказуемой.
А Ника…
Я на мгновение забываюсь и слишком сильно хватаю Викторию за волосы. Она хнычет, и я спешу «загладить вину», предлагая проверить счет. В ее маленьких и мутных глазках появляется знакомый мне жадный блеск. Вот и все - достаточно было бросить шавке жирную кость, чтобы она тут же все мне простила.
— Я буду хорошей девочкой, - мурлычет она, подбираясь ко мне буквально ползком.
Приходится снова посмотреть на часы и придумать историю про важное совещание. Трахать ее я больше не захочу никогда, даже тупо в рот.
Как жаль, что все это не сработало с Никой.
Но, если быть до конца откровенным с самим собой, именно поэтому я так ее хочу.
Именно поэтому моя непослушная свободолюбивая девочка не выходит у меня из головы.
— А теперь, раз ты уже пришла в себя, - я киваю в сторону кухонной зоны, - сделай мне кофе и расскажи еще раз все подробности встречи с Сабуровым.
Я хочу знать все.
Возможно, что-то в ее рассказе позволит сузить круг поисков.
Глава двадцать первая: Венера
Глава двадцать первая: Венера
Я крепко, изо всех сил, до боли в каждом суставе, обнимаю его за талию.
Вжимаю свое тело так сильно, что грудная клетка сплющивается в гармошку и становится нечем дышать.
Это больно, но все равно не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую в области сердца. Там огромная пропасть, провал, который образовался минуту назад, когда я вдруг очень четко поняла, что сейчас Меркурий переступит порог - и все. У нас случится несколько недель абсолютной неизвестности, полного вакуума, тишины на грани сумасшествия, против которой мне абсолютно нечем воевать.
— Эй, ну ты чего? - Макс гладит меня по голове, и я невольно пытаюсь приподняться на носочки, чтобы быть еще ближе к его ладони.
— Не уезжай… - Собственный голос звучит абсолютно сухим и потерянным. Меня как будто выжали, выдавили как апельсин, и осталась только пустая и горькая кожура. - Пожалуйста… не уезжай.
— Малыш, мы ведь уже все обсудили, помнишь? Две недели - а потом мы просто исчезнем, и никто никогда нас не найдет.
— Мы можем просто… прямо сейчас…
Я абсолютная эгоистка.
Потому что, когда эти слова только взлетают в воздух - перед глазами появляется размазанный образ племянника, которого Олег держит в заложниках. Как долго это продлится? Пока ему не надоест? Пока мой муж не поймет, что ему надоело корчить добрячка и просто перекроет ни в чем невиновному ребенку кислород? А я буду… где-то там, достаточно далеко, чтобы больше не чувствовать себя в опасности и, скорее всего, даже не узнаю об этом, но до конца своих дней буду чувствовать себя полностью виноватой.
А еще говорят, что из любой ситуации может быть выход.
— Все будет хорошо, Планетка. Я большой лоб, со мной ничего не может случится.
Он прилагает усилия, чтобы отодвинуть меня на расстояние, и наклоняется, фиксируя своим взглядом мой. Несколько долгих секунд просто смотрит, медленно растягивая губы в самую заразительную улыбку на свете. Я не могу не улыбнуться в ответ, даже сквозь слезы.
Смахиваю реки соли со щек.
Наверное, выгляжу как самая распоследняя мямля на свете.
— Вот, умница. - Меркурий чмокает меня в макушку и прежде, чем успеваю понять, что это уже конец - он просто переступает порог.
Хлопок закрывшейся двери действует на меня как удар, от которого хочется спрятаться в свою собственную бронированную скорлупу. Я пытаюсь бежать за ним: хватаю ручку, пытаюсь нажать, но от панки настолько ослабла, что, кажется, земную ось повернуть было бы проще, чем этот проклятый кусок посеребрённой бронзы.
Я потихоньку сползаю на пол, на коврик.
Сворачиваюсь клубком.
Почему-то вспоминаю свою старую кошку: я подобрала ее на улице совсем крохотной, она даже есть не умела толком, так что первые недели я сама выкармливала ее молоком из шприца. С тех пор она всегда ходила за мной как хвостик, и не могла уснуть, пока я не возвращалась домой. Однажды, задержалась у подруги на Дне рождения и вернулась только сильно за полночь. Тогда еще крепко влетело от родителей, но я хорошо помню, что, когда переступила порог - моя мохнатая любимица сидела на коврике как недвижимая статуэтка Сет и смотрела на меня грустными зелеными глазами.
Наверное, я теперь - та самая грустная кошка.
Может быть, если хорошо постараться, получится уснуть на все эти долгие-долгие дни?
Но сколько бы я не закрывала глаза - ничего не получается.
Я только беспомощно реву и изредка притрагиваюсь к двери, словно от этого может что-то измениться.
Только когда в квартире становится абсолютно темно, усилием воли поднимаю себя за шиворот. Плетусь по коридору, опираясь на приколоченные к стенам перекладины, и снова глотаю слезы, потому что все здесь, каждый сантиметр пространства, напоминает о нем: на диване до сих пор лежит оставленная футболка, насквозь пропитанная его запахом, все детали в квартире буквально кричат «Он думал и заботился о тебе все время!», а в раковине на кухне - чашка из-под кофе. Очень глупо, что я долго держу ее в ладонях, прежде чем отправить в посудомоечную машину?
Я все еще глупо проверяю телефон - всю ночь, а потом - весь следующий день. Это идиотская затея, потому что Меркурий предупредил: никаких звонков все эти недели, никаких сообщений - так надо. Но мне все равно хочется надеяться на какой-то счастливый
