Мои сводные монстры - Дана Блэк
В его голосе лед.
Чувствую, как на лбу выступает холодная испарина.
Виктор тормозит возле железной будки, ее серые ребристые стены расписаны красными и белыми баллончиками. Народу никого, а за остановкой и, правда, сосновый бор начинается.
- Пока, - кладу бутылку на панель. Вспотевшими руками отстегиваю ремень и, подхватив рюкзачок, выбираюсь на улицу.
Солнце спряталось, небо пасмурное, ветер усилился, и я ежусь в тонкой куртке, бреду в будку. Кладу рюкзак на железную лавочку, собираюсь сесть сверху.
Все еще слышу звук работающего мотора, он стоит, не уезжает.
Во рту горько почему-то.
За спиной хлопает дверь.
Оглядываюсь.
Виктор огибает Бентли. Идет за мной с таким лицом, будто он мой телохранитель, или нянь, а я совсем мелкая, шнурки завязывать не умею.
И это его лицо, озабоченное - оно успокаивает.
Не завез бы он меня ни в какой лес, не такой уж он монстр.
- Трусы, - говорю сразу, не даю ему высказаться, - невеста твоя забыла вчера свои трусы. Там они, в твоей машине.
- Да ладно? - он равняется со мной. Еще хоть маленький шаг сделает - и я на лавку упаду, равновесие с трудом держу, в спине выгнулась, чтобы не так близко с ним, у меня от его взгляда по коже мороз.
- Виктор, отойди.
- Из-за этого истерика? - он наклоняется к моему лицу. На полных губах теплая улыбка. - Алиса. Давай заключим уговор. Сходи до машины. И посмотри еще раз. И если это не твои трусики - я тебе подарю свой Бентли.
Он замолкает.
У меня учащается дыхание. Потому, что я помню. Как Рождественские окружили меня в субботу, когда я знакомиться с будущей семьей приехала. Зажали в углу, залезли под юбку и стянули трусики, и Арон их в карман положил, но…
Похоже, что Виктор не врет, это мое белье. Лежит сейчас там, в машине.
- Да, - ладонью опираюсь на холодную железную стену. - Наверное…
- Нет, так не пойдет, красотка, - широкая ладонь Виктора ложится поверх моей. Она сухая и горячая, словно у него жар. Его улыбка исчезает, он смотрит серьезно, в упор. Его взгляд темнеет. - Был уговор, Алиса. Если трусики чужие - забирай Бентли. А если твои, - он сжимает мою руку, - я возьму и те, что сейчас на тебе. Но сначала, - его взгляд опускается на мои губы, - я тебя трахну в рот.
В ушах звенят его слова.
Он сжимает мою руку, отрывает от холодной кабины остановки и сплетает наши пальцы.
Рывком тянет меня на себя и наклоняется.
Его губы теплые и пухлые, широкая ладонь обхватывает мой затылок, путает волосы, плотно прижимает мою голову.
Он такой высокий, повелительно влечет к себе, кусает мои губы, ответа требует.
- Нет, подожди, - вырываюсь и бью его по каменным плечам.
Во рту разливается сладкий вкус кофе - он пил двойную порцию, похоже, с сахаром и сливками.
Своим телом он вдавливает меня в стену остановки, терзает мои губы, и по спине мурашки бегут от холода, и мне больно сопротивляться дальше.
Вытягиваюсь струной, на носочки привстаю. Руками пробираюсь по его широким плечам, обвиваю шею.
Стоим и целуемся, в железной будке, где не спастись от ветра. Пальцами он зарывается в мои волосы, другой рукой ведёт по спине, забирается под куртку, задирает кофточку, и мурашки топчутся по коже, это жёсткие и точные прицелы в солнышко, удар под дых.
Он мнет мое тело, я словно глина в руках создателя, в мышцах слабость, стоять не хочу.
Виктор мысли читает. Подхватывает меня под ягодицы, прижимает к себе.
Ногами обхватываю его бедра, запрокидываю голову, чтобы глотнуть воздуха, свежего, ледяного, он студит горячую кожу.
Виктор шагает к машине, и меня в его руках слегка подбрасывает. Плотнее прижимаюсь к нему, через его плечо смотрю на остановку.
Мы отдаляемся. Губы после агрессивного поцелуя покалывает, и я облизываюсь, кошусь вниз, на руку Виктора - на локте болтается мой рюкзак, бьёт его по ноге.
- Бух, - говорит он и тормозит, открывает машину. И сбрасывает меня на сиденье.
Едва успеваю ноги убрать, Виктор хлопает дверью. В окно слежу, как он, помахивая моим рюкзаком, обходит авто и садится за руль.
Он молча смотрит в зеркало, на яркие машины, что рассекают по серому асльфату, сверху нависает серое небо, и все вокруг, как на черно-белой фотографии, по которой разбрызгали цветные кляксы.
- Это не будет длиться вечно, ты же понимаешь, Алиса, - говорит он, наконец, его голос негромкий, но внушительный, перекрывает радостную болтовню ди-джея по радио. - Я как только тебя увидел там, в тачке полицейских - сразу понял, что трахну тебя. Но я думал, - он хмыкает. - Что это случится раньше.
- А я думаю, - выдергиваю из его рук свой рюкзачок и ставлю его на колени. - Что этого не случится никогда.
Виктор поворачивается. Вскидываю голову и тоже смотрю на него.
На его губах лёгкая усмешка - ответ на мое заявление. Ловлю себя на мысли, что мне нравится. И как он улыбается, и как он усмехается, и его светло-карие глаза, и как он смотрит.
- Алиса, - он наклоняется ближе, и я смотрю на его приоткрытые губы. - У нас с тобой два варианта. Первый - ты заканчиваешь кривляться, и мы едем ко мне, - он тоже смотрит на мой рот. Чуть улыбается. И после паузы заканчивает. - Второй вариант - мы едем домой, и дожидаемся с работы твоего отца.
- И? - изгибаю бровь.
- И все ему рассказываем. Про твою работу. Про то, что ты на меня и моих братьев вешалась. Цену себе набивала, - перечисляет он и рывком распахивает мою куртку, и рюкзак валится на коврик. - У тебя получилось, красотка. Я тебя хочу. Очень. Перед глазами с утра до вечера ты.
- Это какой-то идиотский шантаж, - выдыхаю и перехватываю его руку, пытаюсь отцепить от себя. Сердце покалывает, и душно становится. - Я сама все расскажу папе. Как на самом деле было. Если у вас троих мозгов не хватает понять, что никакая я не путана…
- А песенка все льется, и льется, - Виктор вдруг подносит мою руку к губам, и быстро, кратко, целует пальцы.
Растерянно
