К. Такер - Десяти крошечных вздохов
Она взвизгнула, обвив мою шею руками. Я могла только представить, о чем сейчас думает Потный Мужик.
* * *
В полдень у моей двери показался Трент, одетый в свою кожаную куртку.
— Готова?
— Для чего? — спросила я.
Воспоминания об утре, о том, что он может сделать, едва меня коснувшись, были свежи в моей памяти. Часть меня подумала, не пришел ли он, чтобы взять свое. И эта часть была очень даже рада.
Он ухмыльнулся, протягивая шлем.
— Хорошая попытка, — подойдя, он схватил меня за руку и вытянул с кресла. — Мы заключили сделку, и ты проиграла, — под ложечкой засосало, пока он вел меня к двери. — Поблизости есть группа поддержки. Я так думал, что отведу тебя туда.
«Группа поддержки». Тогда-то мои ноги словно замерзли. Трент обернулся и изучил выражение моего лица. Судя по тому, как реагировали внутренности, приятным оно не было.
— Ты пообещала, Кейси, — мягко прошептал он, подойдя ближе и взяв меня за локти, — Тебе не нужно говорить. Просто слушать. Пожалуйста. Тебе это пойдет на пользу, Кейс.
— Так теперь ты у нас не только компьютерный гик, а еще и мозгоправ? — я прикусила язык.
Я не хотела так грубить. Стиснув зубы от желания закричать, я закрыла глаза. «Раз...Два...Три...Четыре...» Я понятия не имею, почему продолжаю следовать глупому совету мамы. Он никогда не приносит облегчения. Думаю, этот совет стал чем-то вроде защитного покрывала, которое я притащила из своей прошлой жизни в новую. Бесполезное, но успокаивающее.
Трент терпеливо ждал, не отпуская мой локоть.
— Ладно, — прошипела я, стряхнув его руку. Я схватила сумку с дивана и стремглав вышла за дверь. — Но если только они решат провести гребаный раунд «Kumbaya», меня и след простынет.
* * *
Групповая терапия проходила в подвале церкви и дополнялась уродливыми желтыми стенами и темно-серым, как в школе, ковром. В воздухе висел запах жженого кофе. В конце комнаты стоял маленький стол с кружками и печеньем. Ничего из этого меня не интересовало. Меня не интересовали посиделки с этой группой, в кружочке посреди помещения, участие в праздной болтовне или средних лет худой мужчина с волнистыми волосами, одетый в выцветшие синие джинсы, который стоял в центре.
Ничего из этого.
Положив руку мне на спину, Трент аккуратно подтолкнул вперед мое одеревенелое тело, и я почувствовала, как менялся воздух, когда я приближалась. Он сгущался в моих легких, пока мне не пришлось напрягаться, чтобы выпускать его из себя и втягивать обратно. Когда мужчина, стоящий в центре, поднял глаза и улыбнулся мне, воздух стал еще плотнее. Его улыбка была достаточно теплой, но я ее не вернула. Не могла. Не хотела. Не знала как.
— Добро пожаловать, — сказал он, жестом указывая на два пустых стула справа от нас.
— Спасибо, — пробормотал позади меня Трент, пожав руку мужчине, когда я каким-то образом смогла сесть.
Я немного отодвинула стул назад и уставилась прямо перед собой, отдаляя себя от круга. Так, чтобы я не была его частью. Именно так, как я предпочитаю. И я избегала любых зрительных контактов. Люди думают, что им позволено говорить с тобой и спрашивать, кто умер, когда вы устанавливаете зрительный контакт.
Вне круга висел знак, на котором было написано «Посттравматическое Стрессовое Расстройство — сеанс терапии». Я вздохнула. Старый, добрый ПТСР. Это не первый раз, когда я услышала этот термин.
Об этом предупреждали моих тетю и дядю доктора в больнице. Врачи говорили, что, по их мнению, я страдаю им. Говорили, что со временем и благодаря консультациям, это пройдет. Я никогда не понимала, как они могли верить, что та ночь когда-нибудь исчезнетиз моих мыслей, воспоминаний и ночных кошмаров.
Мужчина в круге хлопнул в ладоши.
— Что ж, начнем. Для тех, кто меня не знает, я — Марк. Я делюсь своим именем, но у вас нет необходимости делиться своим. Имена не важны. Важно то, чтобы вы все знали, что вы не одиноки в этом мире со своим горем, и что разговор о нем, когда вы будете к нему готовы, поможет вам исцелиться.
Исцеление. Это еще одно слово, которое я никогда не понимала в контексте аварии.
Теперь я не могла не поглядывать на группу, осторожно, чтобы не показаться заинтересованной, когда я оценивала их лица. К счастью, все взгляды были прикованы к Марку, следя за ним с притягательностью, словно он — бог, обладающий целительными силами. Здесь находилась смесь людей — пожилые, молодые, женщины, мужчины, хорошо одетые, потрепанные. Если это мне что-нибудь и говорило, так это то, что у страданий нет границ.
— Поделюсь своей историей, — начал Марк, притянув вперед стул и сев на него. — Десять лет назад я ехал домой со своей девушкой. Шел сильный дождь и на перекрестке произошло боковое столкновение. Бэт умерла на моих руках до того, как приехала скорая.
Словно от натяжения, мои легкие сжались. Я скорее увидела, чем почувствовала, что Трент положил руку мне на колено и осторожно сжал. Я ничего не чувствовала.
Марк продолжал говорить, я изо всех сил старалась сосредоточиться на его словах, мой пульс возрастал так, словно пытался покорить Эверест. Я боролась с желанием встать и убежать, оставить Трента здесь. Дать ему слушать весь этот ужас. Позволить ему увидеть ту боль, которую испытали эти люди. А мне своей хватает.
Может, он получает какое-то нездоровое удовольствие от всей этой херни.
Я едва слышала Марка, когда он говорил о наркотиках и реабилитации, когда вокруг летали такие слова, как «депрессия» и «самоубийство». Марк был таким спокойным и собранным, когда перечислял последствия тех событий. Как? Как он мог быть таким спокойным? Как он мог выплескивать свое личное горе перед всеми этими людьми, словно говорил о погоде?
— ...мы с Тоней только отметили нашу вторую годовщину, но я все еще каждый день думаю о Бет. Я все еще испытываю моменты грусти. Но я научился лелеять счастливые моменты. Я научился двигаться дальше. Бет бы хотела, чтобы я жил своей жизнью.
Один за одним, по кругу, они выставляли напоказ свое грязное белье, словно для того, чтобы говорить об этом, не требовалось никаких усилий. Я коротко и тяжело дышала во время второго рассказа — рассказа мужчины, который потерял четырехлетнего сына в дурацкой аварии на ферме. К четвертому человеку мои внутренности перестали скручиваться. К пятому, все те эмоции, которые Трент за последние недели смог лаской выманить из укромного места, где они прятались, удрали обратно, когда горе за горем, словно било меня по голове. Все, что я могла сделать, чтобы избежать возвращения прямо здесь, в церковном подвале боли к той ночи, произошедшей четыре года назад, — это сдержать все человечное внутри себя.
