Строгий профессор - Надежда Мельникова
Кивнув, я сама себе открываю дверь и, едва вспомнив, как нужно передвигаться, сжимаю в руках рюкзак и делаю шаг прочь от него. Мне так хочется, чтобы он остановил меня, чтобы сказал, что понимает — это ошибка молодости, глупость.
Но он отъезжает даже раньше, чем я дохожу до подъезда.
Глава 16. Он меня бросил и правильно сделал
— Ты сегодня рано.
— Было всего две пары.
— Ты что, плакала, что ли, доченька?
— Расстроилась из-за оценки.
— Ничего. — Обнимает меня мама, по-доброму прижимая к груди. — Всё будет хорошо. Исправишь ещё свои оценки.
Мама выглядит неожиданно грустной. Что могло случиться, пока я самолично разрушала свою жизнь? Зато теперь моя совесть может спать спокойно: Заболоцкий узнал, какую змею пригрел на своей груди. Как он меня назвал? «Подлая дрянь». К горлу снова подкатывает лавина рыданий. Стискиваю зубы, не давая приступу боли и отчаяния вырваться наружу. Услышать такое от человека, в котором я души не чаю, это почти как вонзить нож в сердце.
Тем временем мама отходит в сторону, и дальше меня ждет новый шок. В коридоре появляется дед. Мне становится ещё хуже. Картинка складывается. Вот почему она такая серая и тихая. Жизнь мстит мне за глупость двухлетней давности. Всё правильно, так мне и надо. Ещё один поджопник для Наташи Ивановой. Пусть у меня ещё смертельную болезнь обнаружат до кучи.
Лягу на пол и буду умирать, источая сарказм и неуместные дебильные шутки.
Заболоцкий будет рад — избавился от сумасшедшей навязчивой девки.
Ещё вчера утром с мамой планировали делать ремонт. А сейчас всё летит под откос. Какой уж тут ремонт, когда дедушка снова будет писать и какать, где ему заблагорассудится. И жалко родного человека, и снова страх за свою жизнь, постоянный запах мочи и невозможность спать по ночам. Дед изменился, выглядит более заторможенным, чем раньше, но на ногах, и памперса нет. Сорвал, видимо.
— Дедушка дома?
— Я хотела тебе сказать, но не решилась заранее, — опускает голову мать, — братец мой, как всегда, помог в кавычках: с переводом и оплатой что-то напутали, — она пожимает плечами, — и это ведь частная клиника, они моментом его выпроводили, хотя сейчас я уже заплатила, деньги поступили на счёт. Но они утверждают, что поздно. Надо всё заново оформлять, а мест теперь нет. Мне посоветовали не расстраиваться и обратиться к тому врачу, помнишь, что приходил тогда. Он снова устроит папу в это заведение. Я, дура, не записала номер его телефона.
Приплыли. Череда моих идиотских поступков привела к тому, что я испортила жизнь целой толпе народа. Меня легче пристрелить, как бешеную дворовую собаку, чем пытаться лечить и что-то из меня вырастить.
— Того врача больше не будет, мамочка, прости меня, пожалуйста. — Опустив голову, прохожу мимо неё в свою комнату. — Я всех подвела.
— В клинике сказали, что папа получил курс лечения и теперь неопасен для окружающих. Что они не наблюдают новых волн агрессии. — И как будто опомнившись: — Как не будет?
Она расстроенно хлопает ресницами, кажется, планирует плакать. Мать уже нашла работу, успокоила свою совесть и вот-вот собиралась начать жить. А теперь дед снова дома. И я не могу позвать того врача, потому что он друг профессора, а последний ненавидит меня. Призирает за то, что отобрала у него дорогую Лилю. А я всё равно его очень люблю, несмотря на всё то, что он наговорил. Ну как же мне больно, как же внутри ноет, хочется вырвать сердце и бросить в окно, только бы перестало так сильно болеть.
И на маму сейчас смотреть страшно. Угробила жизнь ещё одному человеку. Если бы не она, пошла бы сейчас по трассе, куда глаза глядят.
— Ну почему, Наташ? Может, попросить того преподавателя, что помог нам? — она отводит глаза в сторону.
Знаю. Мама что-то подозревала. Понятно, что не просто так взрослый мужчина вдруг кинулся помогать именно мне. И она спрашивала много раз, кто он и почему решил найти для нас доктора, но я убедила её, что он просто очень хороший человек, у нас совместный доклад, а у него приятель психиатр. Маму обмануть сложно, она своего ребёнка чувствует почти на ментальном уровне.
И всё же свобода без деда, несмотря на угрызения совести и самоедство, моей маме понравилась. И вот опять всё сначала.
— Я, конечно, настороженно отношусь к ситуации и всё ещё не понимаю, почему он вдруг решился тебе помогать, но надеюсь, что моя дочь лучше и умнее меня и ничего такого не позволила.
— Мама, — втянув воздух носом, едва сдерживаю слёзы, перебиваю её.
Думать о профессоре невозможно, внутри безнадега и грëбаная серость, как будто жить дальше незачем.
— Этот преподаватель уехал в другой город. — Резко отрезаю нас друг от друга, закрывая дверь в свою комнату.
Стягиваю сумку с плеча и сажусь в кресло, снова плачу. Сама виновата. Никто, кроме меня, только я.
— Уггугугугу! — слышится за дверью, дед непрерывно гундосит, завывая.
— Ну папа, ну что ты делаешь? Ну нельзя же так, господи! — Слышу стук чего-то, летящего на пол, всхлипы матери за дверью.
Наверное, дед справил нужду прямо в коридоре. Всё вернулось на свои места. И помочь нам теперь некому.
Так проходит несколько часов. Просто сидеть и плакать больше нет сил, но и заставить себя заниматься тоже нет желания. Не могу открыть учебники, а ведь завтра у меня тест по политологии, и я даже не начинала учить. Ничего не хочу. Пусть отчислят, да хоть расстреляют. Какой смысл?!
И мамочку жалко, она ведь ещё молодая женщина, могла бы мужчину встретить, ребёнка родить, построить женское счастье. Красивая, стройная, интересная. Но, сидя дома с дедом, жизнь свою не изменить.
Рыдаю с новой силой. Ну что же мы такие непутëвые-то? Кто нас так сильно проклял? Пустота и боль, аж левая половина груди немеет. Совсем ничего не соображаю, туплю в компьютер как мешком по голове стукнутая, пока на экране не появляется входящий вызов в скайпе. Принимаю
