Мне нужна жена (СИ) - Юнина Наталья

- Еще, - убираю ладонь, обхватывая обеими руками его лицо.

- Что?

- Скажи еще, что любишь.

- Люблю.

- Скажи еще что-нибудь, чтобы я точно знала, что это не сон, - продолжая гладить его щеки, бессвязно шепчу я. – Говори. Говори, - закрыв глаза, бормочу себе под нос.

- Говорю. Люблю.

- Еще.

- Я – Евпатий, - из меня вырывается смешок, когда я слышу это дебильное имя. А Стас продолжает меня целовать, вызывая во мне неконтролируемую улыбку. – Вот ты и показала мне, Васька, сиську. Даже две.

                                               Глава 29

Пытаюсь проанализировать сказанное Стасом, но из-за того, что мой мозг находится под флером эйфории – получается это с трудом. А если быть более точной – вообще не получается. Глубоко вдыхаю прохладный, влажный от продолжающегося дождя воздух, и наконец открываю глаза. Чуть приподнимаюсь на локтях и вместо того, чтобы взглянуть на Стаса, мой взгляд падает на его ноги. Ой, лучше бы я туда не смотрела. Сказать, что из меня вырывается смех – ничего не сказать. Запрокидываю голову и начинаю неконтролируемо ржать, захлебываясь от собственного смеха.

- Аль, ты чего? Это не то, что ты думаешь, - растерянно произносит Сафронов, убирая с моей щеки прилипшую прядь волос. - Я тебя за нос не водил, как ты скорее всего сейчас считаешь. Я сам только вчера узнал, что «Василиса» это ты. Чем хочешь поклянусь, - перевожу на него взгляд и только сейчас понимаю, что Стас совершенно серьезен. Это, блин, «Евпатий»! Недопринц, который сейчас, судя по выражению лица, однозначно испугался моих хохотушек. И черт возьми, я начинаю ржать еще громче, осознавая с кем переписывалась все это время. - Когда мы приехали сюда и ты сказала Тамаре про то, что обучилась маникюру, у меня в голове сразу появилась мысль, что это ты. Но я не знал наверняка, и телефон твой тогда забрал, только для того, чтобы найти страницу, с которой ты мне писала. Не нашел. Снова думал, что обознался, - продолжает оправдываться Стас. – Но все же что-то не давало мне покоя, и я весь день ходил как дебил перечитывал твои сообщения, ну и еще позвонил куда надо, узнать кем ты все же работаешь. Вот тогда все и встало на свои места. А информация о попугае только все подтвердила. Аль, ну может хватит вести себя как ненормальная и раздувать из мухи слона?! – хотелось бы спросить, что я раздуваю, но из-за смеха сказать что-либо не получается. - Радоваться надо, что мы попали друг на друга, а не истерить, - уже несдержанно бросает Сафронов, не понимая, что это никакая не истерика.

- Да тихо ты, - наконец, еле-еле выдавливаю из себя я, прикладывая пальцы к его губам. От смеха реально текут слезы. – Я не истерю, мне просто смешно. И слезы от смеха. Реально смешно и не от того, о чем ты думаешь. Посмотри на свои ноги, – уже более спокойно произношу я. Стас опускает взгляд на свои конечности, но ничего не поняв, небрежно бросает:

- Ну и? Что не так?

- На тебе носки.

- Что-то я не догоняю. Ты дырку на них что ли увидела?

- Нет, - снова начинаю смеяться. – На тебе носки. Ты лежишь голый и в носках. Нет, даже не так – ты только что занимался со мной сексом в носках. Вот что! Ну смешно же. Голый и в носках! - теперь уже я смотрю растерянно на Стаса, в полной мере осознавая, что ему не смешно.

- Да, прям обхохочешься. Трахался в носках, - демонстративно прикладывает ладонь ко лбу. - Надо позвонить в «Пусть говорят», мир должен знать героев в лицо. - Я прославлюсь? – убирает ладонь, при этом наконец-то улыбается.

- Не думаю, - теперь уже я перекатываюсь на бок, аналогично Стасу, и взъерошиваю его чуть влажные от дождя волосы. Веду рукой по щекам, очерчиваю пальцем контур его губ, сканируя каждую черточку и морщинку. И только сейчас, смотря друг другу в глаза и поглаживая его шею, до меня доходит абсолютно все. – Это ужасно, Стас.

- Да, носки во время секса это, конечно, лютый треш.

- Вот теперь мне совершенно не смешно, - вместо смеха на глазах реально появляются слезы. Да что ж я за рохля такая?! Перевожу взгляд на его шрам и все – меня реально накрывает. - Сильно пил? Блин, что я спрашиваю, если ты в дерево въехал! Господи, - хватаюсь за голову, закрывая глаза. – Как же так все получилось.

- Аль, ну ладно тебе, это же уже все в прошлом. Моя печень в полном порядке, - пытается пошутить Стас, но выходит это у него хреново. - Серьезно. Я не так уж много и пил. Ну ладно много, но не долго. Перед аварией и потом чуть-чуть, когда с койки слез. Тяжко было. Все же в порядке сейчас.

- Спина тоже в порядке, да?! Чего ты вообще меня таскал на руках?!

- Саш, ну хватит. Все в порядке.

- Болит? Спина болит? – резко спрашиваю я, присаживаясь на пятую точку.

- Нет, сейчас точно не болит. Жулей клянусь.

- Дурак.

- Аль, ну чего ты плачешь? Нормально ведь все. Все живы, почти здоровы. Давай прекращай разводить сырость.

- Это дождь.

- Ага, я вижу, - тянет руку к моим щекам, присаживаясь рядом. - Давай на тебя стрелки переведем для равновесия. Я бухал, ты с крыши хотела сигануть. Дурость на дурость. Мы можем сотни раз это мусолить, плакать, жаловаться на странную штуку под названием жизнь, но ведь главное, что все обошлось. Мы здесь, вместе. Это ли не главное?

- Главное, но… блин, как же все ужасно вышло. Как так? – бормочу себе под нос и очередной дурацкий поток слез скатывается с глаз.

- Аль, хватит, - обхватывает мои щеки двумя руками и целует в губы. – Лучше смейся от носков, нездоровая реакция, но всяко же лучше.

- Ты мог умереть. Реально думаешь, что я сейчас могу думать о носках?

- Тогда вспомни, что я Евпатий, кукурузное брехло. О, еще властная пиписька, - веселым голосом добавляет Стас. – Кстати, можешь на нее смотреть.

- Дурак, - шмыгая носом, тихо произношу я.

- Аль, правда, хватит, меня уже напрягают твои слезы.

- Оно само. Сейчас, я вспомню какую-нибудь порочащую тебя гадость, которую сам же мне и писал, и станет легче, - и ведь нет, не становится и ничего не могу вспомнить. Какую к черту гадость? Осознание, что мы вообще могли больше друг друга не увидеть не по причине обиды, а по… другой, никак не может мне придать веселья, хоть я и стараюсь улыбнуться сквозь слезы.

- Аль, ты закончишь реветь? – накидывая мне на плечи мой джемпер, осторожно интересуется Стас.

Киваю в ответ, притянув колени к груди. И нет, не получается – реву как белуга. Тут даже, наверное, психиатр не поможет. То припадочный смех, то не менее припадочный плач. Какой вообще мужик будет терпеть такую плаксу? Ну разве что тот, который любит. А Стас меня точно любит. Осталось только успокоиться.

В своих раздумьях не заметила, когда Сафронов успел встать. Но факт налицо, точнее, на попу, которой он светит, копошась в джинсах. Так и хочется остановить его от одевания и вернуть назад. И плевать, что похолодало и по-прежнему капает, пусть и мелкий, но дождь. Не хочу отсюда уходить, не хочу возвращаться в город. Хочу в глушь, чтобы никого рядом.

- Надеюсь, после этого ты прекратишь плакать, - Стас останавливает мой мыслительный поток, и я поднимаю на него взгляд.

И нет, он не натянул на себя одежду, как я предполагала, Стас надел кеды и в чем мать родила куда-то направился с телефоном в руках. Не знаю, что это было, но через несколько секунд он вернулся с тем самым букетом сирени. Правда до меня не дошел, встал чуть подальше и, нажав что-то в телефоне, откинул его на траву. Я не сразу поняла, что за музыка доносится из динамика, а когда осознала, издала нервный смешок. Стоит, прикрыв букетом важное стратегическое место, и поет. Поет!

То ли на радость, то ли на бедууу

Ты знай, что я тебя одну люблю

Ты знай, что я тебя одну люблю

Всё для тебя - рассветы и туманы

Для тебя - моря и океаны

Для тебя - цветочные поляны

 Для тебяяяяя

Другая бы на моем месте, как минимум смеялась, снимая на видео голого поющего мужика с букетом сирени между ног, а мне опять хочется плакать. Останавливаю себя только тем, что сейчас Стас это делает не потому что ему хочется петь, нет, это он не любит, а потому что хочет сделать мне приятно. На втором куплете я уже и вправду забыла о слезах, улыбка появилась сама собой, стоило только Сафронову использовать сирень в качестве «микрофона» и начать двигать ногами в такт, а если быть точнее не в такт песни. Жаль, что это все продолжалось недолго. На это можно было бы смотреть вечно.