Сто и одна ночь (СИ) - Славина Анастасия

— Заметил, когда ты стартанула за мной с парковки.

Граф поворачивается ко мне лицом. Он кажется таким… открытым, таким настоящим… Хочу запомнить этот образ, впитать его. Поверить в него.

Неужели тот человек с тростью и в перчатках — лишь одна из его ролей?

Вот он — мой Граф. Живет в избушке на берегу лесного озера, вместо черной рубашки носит светлую майку, вместо строгих брюк — джинсы. У него горит дровяной, а не электрический, камин. В его доме обитает огромный черный дог! Собака облизывается, глядя на меня, и мне становится спокойнее, когда она четко выполняет команду Графа «Арчи, сидеть!»

Бочком обходя дога, пробираюсь в комнату.

Настоящий лесной домик — вся мебель из дерева. Вместо ковра — самотканый половик. На диване — горка пестрых подушек.

Воздух насыщен ароматом хвои.

— Разуйся, пожалуйста. У меня здесь горничной нет, — Граф достает из шкафчика меховые тапочки и помогает мне их обуть.

Думаю, он специально касается моих лодыжек — и мое тело тотчас же реагирует: ускоряется сердцебиение, учащается дыхание. «Он словно крысолов, который играет на дудочке, — проносится у меня в голове. — Я понимаю это, но все равно следую за ним. Потому что — пока эта мелодия не оборвется — отвлечься от нее невозможно».

— Я заварил чай с малиной. Будешь?

Киваю, жадно рассматривая обстановку гостиной, — и не сразу осознаю, что голос Графа звучит уже из кухни. Иду на этот голос.

— Буду. Чай с малиной… — зачарованно произношу я, опираясь плечом о дверной косяк.

Наблюдаю, как Граф разливает заварку по чашкам, — просто прилипла к нему взглядом. Как же он похож на моего отца… Особенно сейчас, без шелухи.

— Осторожно, горячо, — предупреждает Граф — ласково, как ребенка, — но я все равно принимаю чашку из его рук.

Не могу больше находиться так далеко от него. Но мне все еще нужен повод, чтобы находиться рядом с ним. Я взволнована так, что, скорее, понимаю, чем ощущаю, — чашка и в самом деле горячая.

— Что это за место, Граф? — спрашиваю я и касаюсь губами кипятка — чтобы спрятать взгляд. Словно задаю неприличный вопрос.

— Мой дом.

— А коттедж в городе? — рассматриваю свое отражение в чашке.

— Декорации.

— Дог?

— Лучший друг.

— Твои книги?

— Лекарство от скуки.

— Игра на ударных?

На этом моменте повисает короткая пауза — Граф не знает, что я следила за ним в «Жести». Но вопросов не задает.

— Ударные — моя страсть, — искренне отвечает он.

— А я?

Не раздумывая, Граф склоняется ко мне. Осторожно, чтобы не задеть чашку с горячим чаем, приподнимает пальцами мой подбородок и целует меня в губы. Поцелуй — на грани фола: в нем больше желания, чем нежности. Легкое, волнующие соприкосновение языков — но слишком короткое, чтобы жаждать немедленного продолжения. Я рада, что мой внутренний стон не вырывается наружу — не выдает моего состояния.

— А кто за собакой следит? — задаю я неуместный после поцелуя вопрос — лишь бы не молчать.

Замечаю, что мы стоим точь-в-точь, как на его кухне в коттедже во время поедания креветок.

— Мой давний знакомый. Рыбак, из местных. У него дом неподалеку.

Замолкаю. Пью чай крохотными глотками и слушаю, как потрескивают дрова в камине, как воет ветер. Какая наполненная, насыщенная тишина…

От каждого глотка тепло разливается по телу. Улыбаюсь в чашку, чувствуя притяжение Графа, задумчиво пьющего малиновый чай. Мне нравится сопротивляться этому притяжению — чтобы однажды уступить.

Идиллию нарушаю я.

— Почему ты не захотел узнать, кто заказал кьянти на «наш» столик?

Граф отставляет чашку. Похоже, разговор предстоит серьезный.

— Я знал, кто ее заказал.

— И уехал? — теперь чашку отставляю и я.

— Ты недвусмысленно дала мне понять, что именно думаешь о наших отношениях. Не в моих правилах — бегать за женщинами.

Я закипаю мгновенно — кажется, теперь и сама могу обжечь.

— И не в моих — бегать за мужчиной! Но я написала тебе письмо. И я приехала в наше кафе. Значит, настала твоя очередь идти на уступки.

— Очередь?.. — Граф издевательски вскидывает бровь — и я не знаю, чего в это мгновение хочу больше, — отвесить пощечину или впиться в его губы поцелуем.

— Ты знаешь, чего мне стоило перешагнуть через себя и пытаться тебя найти — после того, как ты спал с другой женщиной?! Ты такой же, как и все мужчины!

Граф, наверняка, застигнут врасплох, но вряд ли чувствует себя виноватым. Выражение его лица не меняется, только радужка глаз словно темнеет.

— Чтобы спать с «другой», должна быть «одна», — отчеканивает он. — А у меня она есть? Единственная женщина, которую я бы хотел назвать своей, стала избегать встреч со мной — после того, как довела себя до оргазма на моей же кухне. С тех пор мы общались только по телефону, и она даже намеком не дала понять, что вообще хотела бы видеть меня еще когда-нибудь. Более того, вскоре она просто исчезла!

Я пытаюсь возразить, но Граф своей пылкостью затыкает мне рот.

— …Эту женщину можно назвать «одной»? Я должен хранить ей верность? До гроба? Да, я мужчина! Я по десятку раз на день проходил мимо того места, где стаскивал с тебя платье! Мои пальцы до сих пор помнят, как ласкали твою грудь. Что мне делать, если я все это чувствую?!

— Все равно…

— Вот это по-женски! Без разницы, что я говорю, главное, что ты уже решила!

— По-женски — это не давать мне и слова сказать!

— Так ты обвиняешь меня в том, что я веду себя, как мужчина, или в том, что я веду себя, как женщина?

Я сжимаю кулаки.

— Ты! Не-вы-но-сим!

— А ты — лицемерка!

Выбегаю из кухни, распахивая дверь с такой силой, что она с грохотом ударяется о стену. Секунды — чтобы преодолеть коридор. На ходу хватаю куртку, опускаю ручку входной двери — и понимаю, что она закрыта на ключ. Так и стою, тяжело дыша, глядя на запертую дверь, слушая, как медленно приближается Граф.

Задерживаю дыхание, когда его руки опускаются мне на плечи. Он скользит ими вниз по рукавам джемпера — а за его ладонями — дорожки мурашек. К счастью, Граф не может этого чувствовать.

— Пойдем… — ласково говорит он мне на ухо — и этот шепот, который отзывается во всем теле, едва ли не причиняет мне боль. — Я приготовил тебе плед и бутылку текилы.

— Ненавижу крепкие спиртные напитки.

— Я тоже. Но сегодня, похоже, нам без текилы не обойтись.

Даю увести себя в гостиную и усадить в кресло напротив камина. Принимаю прозрачную рюмку, украшенную долькой лайма. Затем Граф подает мне солонку, а сам садится на шкуру медведя у моих ног.

Мы с Графом молча чокаемся — и выпиваем.

Откашливаюсь и заедаю огненную жидкость лаймом.

Удивительный эффект — у меня вдруг теплеют ступни. Они кажутся большими и мягкими.

— Так что было дальше в нашей истории? Мотоциклист повез Глеба к Ксении?

Я киваю и откидываюсь на высокую спинку кресла. Мне так тепло, спокойно, уютно, что спать хочется куда больше, чем рассказывать историю. Но чувство такое, словно я обязательно должна это сделать…

Глеб знал, кого увидит, когда мотоциклист подвез его к бараку. Даже не удивился, обнаружив, что чрево в этом мертвом доме оказалось живым. Одна дверь подвала вела к другой, та — к следующей. Настоящий подземный город.

Вот последняя дверь открылась — и Глеб зажмурился от яркого электрического света. А когда, заслоняясь ладонью, открыл глаза — увидел перед собой Ксению. Она стояла лицом к нему посреди бедно обставленной комнаты без окон — возможно, ходила из угла в угол в ожидании его — и замерла, когда хрипнула дверь.

— Привет!.. — Ксения расплылась в улыбке, шагнула к Глебу, но остановила себя. — А ты почти не изменился… — соврала она.

И Глеб соврал бы, сказав ей то же самое. Он узнавал только черты ее лица — да и те стали более резкими — Ксения похудела, осунулась. Она укоротила волосы до плеч, покрасила их в жгуче-черный и завязала резинкой в хвост. Одежда на ней была вся темная, закрытая: юбка в пол, водолазка с длинным рукавом.