Дарья Волкова - De Paris avec lamour (СИ)
— А я не хочу.
— Не хочешь?
— Не хочу.
Она как-то мгновенно, почти неуловимо перетекла с подлокотника ему на колени, устроилась верхом. Двинула бедрами и довольно ухмыльнулась, совсем плутовски.
— Ох, и врун вы, мсье Бетанкур.
А мсье Бетанкуру и ответить-то нечем. И трудно говорить вообще, когда все перекрыл жар ее тела, который чувствуется сквозь тонкую ткань брюк.
— Хочешь? — она еще раз двинула бедрами.
Толку отрицать очевидное?
— Да…
— Попроси.
Да идет оно все к черту!
— Соф, сделай это.
— Что — «это»? — она вздернула бровь.
— Софи!
— Ты большой мальчик. Попроси, как положено, — Софи уперла руки в бедра, ее грудь, обтянутая трикотажным платье, прямо перед его лицом. На ней вообще нет бюстгальтера. Ведьма!
— Софи! Сделай уже мне минет, черт возьми! — и, потом, опомнившись и тише: — Пожалуйста…
— Умница. Знаешь, как просить, — шепнула она, наклоняясь к нему. — Ну, тогда начнем. По-моему, галстук при минете совершенно лишний…
Серж не успел ей ответить — Софи принялась его целовать. И он так увлекся, что процесс развязывания галстука упустил. Опомнился, когда Софи отстранилась от него, держа в руках изделие итальянских галантерейщиков.
— Ммм… Brioni… Это шелк?
— Да, — выдохнул Серж. — Софи, к черту галстук, брось его!
— Он приятный на ощупь, — возразила его «наездница», пропуская шелк между пальцев. — И мне нравятся эти цвета… Хотя полоска — это ужасно скучно и уныло, Серж…
— Соф!
— Ладно, — девушка отбросила галстук в сторону. — Что там у нас на очереди?
— Брюки? — с надеждой спросил Серж.
— Нет, — покачала она головой. — Пиджак и рубашка.
Она восхитилась вручную подшитой шелковой подкладкой на пиджаке. Он проклял тех, кто придумал так много мелких пуговиц на рубашках. И тех, кто придумал запонки — помянул отдельным тихим злым словом.
— Красиво, — Софи разглядывает лежащие у нее на ладони запонки. — А что это за…
— Серебро и агат! — предупредил он ее вопрос.
— Ладно, — кивнула Софи слегка озадаченно и, после недолгого размышления, отправила запонки в нагрудный карман рубашки. Оглядела Сержа — в расстегнутой рубашке, по движению груди видно, что дыхание уже отнюдь не спокойное. — Пожалуй, оставлю так. Мне нравится, как ты выглядишь… не до конца раздетый…
— Тогда, может быть?…
— Определенно! — и она легко опустилась с его колен вниз, на пол. Устроилась между его широко расставленных ног и взялась за ремень.
— О… отличная пряжка, Серж… И так легко расстегивается. И кожа просто великолепной выделки…
Он не знает, стонать или смеяться. Ведьма. Чертовка. Этот внезапно проснувшийся детальный интерес к его гардеробу явно для того, чтобы его дольше помучить. А Софи переключила внимание на ширинку. Наконец-то!
— Послушай… Какая фурнитура! И отстрочка на застежке просто идеальная — стежок к стежку.
— Соф! — он все-таки смеется.
— А какая это ткань? — и тут она без предупреждения проводит рукой по застежке, и смех превращается в стон. — Такая приятная — тонкая, гладкая, — женская рука скользит по ткани вверх и вниз под аккомпанемент хриплого дыхания. — Серж?
— Чтооо?…
— Какая этот ткань? Шелк? — рука замирает.
— Да не помню я! Не отвлекайся на всякую ерунду!
— Мне интересно, — она надувает губы. — А ты не хочешь удовлетворить мое любопытство.
— Я сейчас тебя так удовлетворю! Так, что тебе…
Его заставляет замолчать звук расстегнувшегося замка.
— Господи, опять белые и опять «Дольче и Габбана». Ты зануда и консерватор, Бетанкур.
Он не может ответить внятными словами. Сейчас — уже не может. Облизывает пересохшие губы, закрывает глаза. И, чуть двинув бедрами вверх, умоляюще:
— Соооф…
Никогда ведь не просил раньше, всегда сами, а тут — на все готов. Лишь бы она…
Соня любуется делом рук своих. Рубашка Сержа расстегнута, брюки тоже. Белые боксеры от «D amp;G» — по ее наблюдениям, он и не носил иного белья — натянуты так, что резинка неплотно прилегает к плоскому животу. И зажмурился — совсем как ребенок в ожидании чуда. А она поняла вдруг, что хочет это сделать. Очень хочет. Вот просто — очень-очень.
Поддела пальцами резинку и опустила резко вниз. Настолько резко, что освобожденный из белого трикотажного плена напряженный фаллос слегка стукнул ее по носу — и она рассмеялась от неожиданности. А Серж вздрогнул, рука его легла ей на плечо.
— Софи…
— Он такой красивый… — мурлыкнула она. И замолчала. Надолго.
Софья упивается контрастом: тонкой нежной кожи — у нее такая, тонкая и нежная, наверное, только на веках — и той напряженной вибрирующей мощи, что скрывается под ней. И контрастом гладкой спелой твердой вершины — и беззащитной мягкости основания в светло-русых курчавых волосах.
Нет, она делает это далеко не в первый раз. Но острое желание доставить максимальное удовольствие — впервые. Где-то читала… где-то, когда-то… что второй по значимости эрогенной зоной у мужчины являются именно они. И… и Соня запускает пальцы в русые вьющиеся волосы. Сначала нежно, очень аккуратно. Стоны прекращаются, он вообще как-то замирает, подбирается. Словно испугался. Или… ждет? Провела пальцами, погладила — легонько-легонько, слегка царапнула кожу. Сверху донесся шумный выдох. А она почувствовала щекой, как покрылась мурашками кожа его живота. Нравится? Спросить? Нет, она лучше рискнет: взять эту деликатную часть мужской анатомии — подержать, перекатить между пальцами, немного оттянуть. И сжать. Стон был такой громкий, что она испугалась — все-таки сделала ему больно, там это немудрено! Но низкое сдавленное: «Еще… пожалуйста…» убедило ее в обратном.
Все, что хочешь, сладкий мой. Лишь бы тебе было хорошо…
Он ее от себя буквально отпихнул. Софья подняла потрясенные глаза — и увидела точно такие же, потрясенные, потемневшие от страсти. Плечи у него дрожат, пальцы тоже — когда протягивает к ней руку.
